Нёкк

По понедельникам Элис вечерами сидела у себя в комнате и читала. Девицы, которые почти всегда по вечерам толпились у нее, пели под магнитофон и курили траву из длинных, жутких на вид трубок, по понедельникам не показывались – наверное, приходили в себя. И вопреки тому, что Элис обычно говорила на публике – мол, домашние задания придумали, чтобы ограничивать нашу свободу, – по понедельникам она читала. Это был один из многих ее секретов: на самом деле она выполняла домашнюю работу, усердно училась, читала книги, когда оставалась одна, буквально глотала их. Причем не те, которые читают радикалы. А учебники. По бухгалтерскому учету, количественному анализу, статистике, управлению рисками. Даже музыка в такие вечера у нее звучала другая. Не визгливый фолк-рок, как в прочие дни недели. А легкая спокойная классика, фортепианные сонатины, сюиты для виолончели, мирные, убаюкивающие. В такие вечера Элис бывала совсем другой: часами просиживала на кровати с книгой, лишь переворачивая страницу раз в сорок пять секунд. В такие минуты она казалась безмятежной, и Браун любил ее такой; в темном гостиничном номере в двух километрах от общаги он наблюдал за Элис в мощный телескоп, который выдали ему в Красном отряде, слушал музыку и шелест страниц по рации, настроенной на верхний диапазон частот жучка, который он несколько недель назад спрятал в комнате Элис на потолочной лампе вместо старого, стоявшего под кроватью, потому что слушать его было невозможно: звук был очень глухой и повторялся эхом.

В шпионаже Браун был новичок.

Он с час наблюдал, как Элис читает, когда в дверь громко постучали. Браун растерялся, потому что не понял, стучат ли в дверь его номера или в дверь комнаты Элис в общаге. Он замер. Прислушался. И с облегчением увидел, что Элис спрыгнула с кровати и пошла открывать дверь.

– О, привет, – проговорила она.

– Можно к тебе?

Новый голос. Женский. Женский голос.

– Конечно. Заходи, рада тебя видеть, – ответила Элис.

– Я получила твою записку, – сказала девушка, и Браун узнал ее: первокурсница из соседней комнаты, девица в больших круглых очках, Фэй Андресен.

– Я хотела перед тобой извиниться, – пояснила Элис, – за то, как вела себя в “Доме свободы”.

– Да ладно, все в порядке.

– Нет. Я снова тебя обидела. Так нельзя. Это не по-товарищески. Зря я на тебя набросилась. Прости, пожалуйста.

– Конечно.

Браун впервые слышал, чтобы Элис перед кем-то извинялась или в чем-то раскаивалась.

– Если хочешь переспать с Себастьяном, это твое личное дело, – добавила она.

– Я не говорила, что хочу с ним переспать, – возразила Фэй.

– Если ты хочешь, чтобы Себастьян тебя трахнул, это твое личное дело.

– Да ну при чем тут это.

– Если ты хочешь, чтобы Себастьян всадил тебе так, что в глазах потемнело…

– Хватит уже!

Девчонки рассмеялись. Браун пометил у себя в журнале: “Смеются”. Он сам не знал, нужно ли это, пригодится ли потом, когда он вернется к записям. В Красном отряде ему толком не объяснили, как вести наблюдение.

– Так что там с Себастьяном, – поинтересовалась Элис, – он уже к тебе подкатывал?

– В каком смысле “подкатывал”?

– Ну, приставал? Лез с нежностями?

Фэй с минуту смотрела на Элис и о чем-то думала.

– Так это твоих рук дело?

– То есть приставал?

– Ты ему что-то сказала? – допытывалась Фэй. – Что ты ему наплела?

– Я лишь проинформировала его о том, что ты им интересуешься.

– Боже мой!

– И о том, что он тебе очень нравится.

– О нет!

– Рассказала о том, что в глубине души ты питаешь к нему нежные чувства.

– Вот именно, в глубине души. И это никого не касается.

– Я решила ускорить процесс. Мне хотелось загладить вину. За то, что прочитала тебе мораль в “Доме свободы”. Теперь мы квиты. Не благодари.

– И в чем же мы квиты? Ты считаешь, что сделала мне одолжение?

Фэй мерила шагами комнату. Элис сидела по-турецки на кровати. Вся эта сцена явно ее веселила.

– Ты бы молча страдала и сохла по нему, – ответила Элис. – Разве не так? Ты бы никогда не осмелилась ему признаться.

– Откуда ты знаешь? И вовсе бы я не страдала.

– Значит, он все-таки к тебе приставал. И как же именно?

Фэй остановилась и посмотрела на Элис. Та прикусила щеку изнутри.

– Облизал мне ухо во время медитации.

– Сексуально.

Браун пометил в журнале: “Облизал ухо”.

– И позвал к себе, – добавила Фэй. – В четверг вечером.

– То есть накануне демонстрации.

– Да.

– Как романтично.

– Ну, в общем, да.

– Нет, ты не понимаешь. Это ж офигеть как романтично. Это же самый важный день в его жизни. Он пойдет на демонстрацию протеста, а это опасно, могут быть беспорядки. Его могут побить, ранить, а то и убить. Как знать? И он хочет провести последний свободный вечер с тобой.

– Именно так.

– Прямо как у Гюго.

Фэй уселась за стол Элис и уставилась в пол.

– У меня ведь дома парень есть. Генри. Хочет на мне жениться.

– Ясно. А ты хочешь за него замуж?

– Может быть. Не знаю.

– “Не знаю” обычно значит “нет”.

– Да я не то чтобы не знаю. Просто еще не решила.

– Тут же как: либо ты спишь и видишь, как бы выйти за него замуж, либо отказываешь ему. Все просто.

– Ничего не просто, – возразила Фэй. – Все очень сложно. Ты не понимаешь.

– Тогда объясни.