Нёкк

– Купить чипсы в форме торпеды! Вот и ответ. На этом плакате яснее ясного показано то, что каждый из нас в глубине души и так подозревает и чего боится до смерти: потребительство – не выход, сколько денег ни трать, смысла в этом не найдешь. И главная задача таких, как я, убедить таких, как вы, что не все так страшно, что это лишь частный случай. Чипсы не радуют не потому, что они не способны заполнить внутреннюю пустоту: ты всего-навсего пока не нашел те, что придутся тебе по вкусу. Дело не в том, что телевизор не способен заменить живое общение: ты просто еще не видел ту передачу, которая тебе по-настоящему понравится. Дело не в том, что политика в принципе не способна решить ни одной проблемы: ты просто пока не знаешь достойного политика, который отстаивал бы твои интересы. Вот об этом-то и говорит нам реклама. Клянусь богом, это все равно что играть в покер с тем, кто открыл все карты и все равно волей-неволей блефует.

– Вообще-то я приехал не за этим.

– Между прочим, героическая работа. У меня. Единственное, что Америке отлично удается. Мы не производим чипсы. Мы их переосмысляем.

– Как патриотично. Да вы патриот, я смотрю.

– Слышали о наскальных рисунках в пещере Шове?

– Нет.

– Это пещера на юге Франции. С древнейшими в мире наскальными рисунками. Им где-то тридцать тысяч лет. Типичные рисунки эпохи палеолита – лошади, скот, мамонты, вот это всё. Изображений человека нет, только один рисунок вагины, ну да это так, к слову. Самое интересное тут – датировка. Оказалось, что рисунки на стенах были созданы с разницей в шесть тысяч лет. А выглядят совершенно одинаково.

– Ну и что?

– А вы подумайте. То есть целых шесть тысяч лет не было вообще никакого прогресса, никому не хотелось ничего менять. Всех все и так устраивало. Иными словами, никакие экзистенциальные кризисы им были неведомы. Нам с вами каждый вечер подавай что-нибудь новенькое. А наши предки ничего не меняли шестьдесят веков. Им бы явно не надоели привычные чипсы.

Стук барабанов на мгновение становится громче, а потом снова стихает, превращается в зловещую дробь.

– Уныние, – распинается Перивинкл, – еще надо было придумать. У цивилизации оказался вот такой вот неожиданный побочный эффект уныние. Усталость. Однообразие. Депрессия. И как только все это возникло, появились и те, кто помогает с этим справиться. Какой же это патриотизм? Это эволюция.

– Гай Перивинкл, высшая ступень эволюции.

– Понимаю ваш сарказм, но понятие “высшая ступень” к эволюции вообще неприменимо. Эволюция не имеет никакого отношения к привычной нам шкале ценностей. Дело не в том, кто лучший, а в том, кто выжил. Я так понимаю, вы приехали поговорить о вашей матушке?

– Да.

– И где же она сейчас?

– В Норвегии.

Перивинкл с минуту смотрит на Сэмюэла, обдумывая услышанное.

– Ничего себе, – наконец произносит он.

– На севере Норвегии, – уточняет Сэмюэл. – На самом ее верху.

– Впервые за всю мою жизнь не знаю, что сказать.

– Она хочет, чтобы вы рассказали мне правду.

– О чем же?

– Обо всем.

– Сомневаюсь.

– О вас и о ней.

– Кое-что детям о матерях, скажем так, лучше не знать.

– Вы познакомились в университете.

– Едва ли она хочет, чтобы вы узнали всю правду.

– Она сама так сказала. Слово в слово.

– То есть в буквальном смысле? Потому что есть вещи…

– Вы познакомились в университете. И стали любовниками.

– Вот я об этом и говорю! Кое-какие подробности, скажем так, сексуального характера…

– Пожалуйста, расскажите мне всю правду.

– Кое-какие пикантные детали, которые, я думаю, лучше не обсуждать, чтобы не смущать друг друга, если вы понимаете, куда я клоню.

– Вы были знакомы с мамой в университете, в Чикаго. Да или нет?

– Да.

– И как вы ее узнали?

– Скорее познал, в библейском смысле.

– Я имею в виду, как вы познакомились?

– Она поступила на первый курс. Я был контркультурным кумиром. Тогда меня звали иначе. Себастьяном. Сексуально ведь? И куда лучше, чем Гай. Не могут кумира контркультуры звать Гаем. Слишком заурядное имя. Ну, в общем, ваша мама в меня влюбилась. Так получилось. И я тоже в нее влюбился. Она была классной девчонкой. Милая, умная, сердечная, абсолютно не выпендрежница, что для моего тогдашнего круга было в диковинку, поскольку приятели мои даже одежду выбирали так, чтобы привлечь к себе побольше внимания. Фэй же все это не интересовало, и это было необычно и ново. Я тогда издавал газету под названием “Свободный голос Чикаго”. Ее читала вся продвинутая молодежь. Чтобы вы понимали, в конце шестидесятых годов это было чем-то вроде теперешних интернет-мемов.

– Как-то не верится, что мою мать все это могло увлечь.

– Между прочим, газета пользовалась большим влиянием. Серьезно. В чикагском Историческом музее есть все выпуски. Если вы захотите их пролистать, вас заставят надеть белые перчатки. Ну или можно посмотреть их на микрофишах. В архиве есть все номера, в том числе и на микрофишах.

– Мама не очень-то любит общаться. Зачем вообще она связалась с протестующими?