Нёкк

– Я Саймон Роджерс из компании “Роджерс и Роджерс”, адвокат вашей матушки. Мы с вами разговаривали по телефону.

Сэмюэл с недоумением воззрился на Роджерса. Адвокат вежливо улыбнулся. Это был худой коротышка с необычайно широкими плечами. На лбу у Роджерса виднелись такие глубокие залысины, что казалось, будто каштановые волосы его выстрижены буквой “м”.

– Зачем нам адвокат? – спросил Сэмюэл.

– Это я предложил, – пояснил Роджерс. – Я считаю необходимым присутствовать на всех допросах моей клиентки. Это входит в мои обязанности.

– Но это же не допрос, – возразил Сэмюэл.

– Для вас, разумеется, нет. Но ведь вас и не допрашивают.

Адвокат хлопнул в ладоши, не спеша подошел к столу, щелкнул замками портфеля, достал маленький микрофон и поставил его на середину стола. В плечах рубашка была ему как раз, а на теле висела, и Сэмюэлу показалось, что Роджерс похож на мальчишку, надевшего папины вещи.

– Я здесь для того, – произнес адвокат, – чтобы защищать интересы моей клиентки: правовые, конфиденциальные, эмоциональные.

– Вы же сами просили меня приехать, – удивился Сэмюэл.

– Именно так, сэр! И важно помнить, что мы одна команда. Вы согласились написать судье, чтобы объяснить, почему ваша мать заслуживает снисхождения. Моя задача – помочь вам написать письмо и убедиться, что вы пришли сюда, так сказать, без задней мысли.

– Невероятно, – произнес Сэмюэл, но и сам не знал, что конкретно имел в виду: то, что адвокат заподозрил его в обмане, или то, что он угадал. Потому что никакому судье он, разумеется, писать не собирался. Он приехал, чтобы выполнить условия контракта с Перивинклом: собрать на мать компромат и публично оклеветать ее ради денег.

– Цель сегодняшнего дознания, – начал адвокат, – во-первых, в том, чтобы прояснить действия вашей матери касательно ее мужественного протеста против бывшего губернатора Вайоминга. А во-вторых, в том, чтобы объяснить, почему моя клиентка – выдающаяся личность. Все прочее, сэр, не входит в сферу наших интересов. Хотите воды? Может, сока?

Фэй сидела молча, участия в разговоре не принимала, но Сэмюэл по-прежнему не мог думать ни о ком другом. Он ее побаивался, как фугаса, о котором лишь приблизительно знаешь, где тот зарыт.

– Присядем? – предложил адвокат, и они уселись рядом с Фэй за прямоугольный стол, сколоченный из потрескавшихся досок, которые в прежней жизни явно служили забором или сараем.

Три стакана воды оставили на подставках мокрые следы. Адвокат сел, поправил галстук, который в отличие от его брюк цвета кокосового ореха был бурым, положил руки на портфель и улыбнулся. Фэй по-прежнему взирала на происходящее отстраненно, безразлично. Она выглядела так же строго и уныло, как ее квартира – длинное помещение без перегородок, с рядом окон, смотревших на север, на небоскребы в центре Чикаго. Пустые белые стены. Ни телевизора, ни компьютера. Немного самой простой мебели. Вообще никаких приборов, которые нужно включать в розетку, как будто Фэй выбросила из жизни все ненужное.

Сэмюэл уселся напротив нее и сдержанно кивнул, как незнакомцу на улице: чуть наклонил подбородок.

– Спасибо, что приехал, – поблагодарила мать.

Он снова кивнул.

– Как дела? – спросила она.

Он ответил не сразу. Бросил на мать взгляд, в котором, как надеялся Сэмюэл, читалось равнодушие и стальная решимость.

– В порядке, – ответил он. – Все хорошо.

– Вот и отлично, – сказала она. – А у отца?

– Великолепно.

– Вот и славно, – подытожил адвокат, – и хватит об этом. Давайте перейдем к делу, – он нервно рассмеялся.

Лоб его усеяли бисерины пота. Он инстинктивно одернул рубашку, которая была не совсем белой, а скорее сероватой, застиранной, с желтыми кругами под мышками.

– Итак, профессор Андерсон, самое время задать вопрос, касающийся нашей сегодняшней задачи.

Адвокат протянул руку и нажал кнопку на микрофоне, который стоял между Сэмюэлом и матерью. Загорелся синий огонек.

– Какой вопрос? – не понял Сэмюэл.

– Относительно героического протеста вашей матушки против тирании, сэр.

– Ах да, верно.

Сэмюэл взглянул на Фэй. Ему никак не верилось, что эта незнакомая, в общем-то, женщина – его мать. Куда девалась ее былая мягкость, – длинные мягкие волосы, мягкие руки, мягкая кожа? Новая Фэй была жесткой. На скулах играли желваки. На груди выпирали ключицы. На руках, тонких и крепких, как швартовые канаты, вздулись бицепсы.

– Ну ладно, – проговорил Сэмюэл, – так зачем ты это сделала? Зачем швырнула камнями в губернатора Пэкера?

Мать посмотрела на адвоката. Тот раскрыл портфель, выудил лист бумаги, густо исписанный с одной стороны, и протянул Фэй, которая прочитала его слово в слово: