Нёкк

Сэмюэл спросил медсестру про коробки, и она отвела его в подвал, длинный бетонный туннель с клетками за решетками. Зоопарк забытых предметов. Здесь пылились фамильные вещи: старые столы, стулья, буфеты, остановившиеся старые часы, коробки, поставленные одна на другую, точно полуразрушенная пирамида, темные лужи на голом грязном полу, мутные зеленые флюоресцентные лампы над головой, кислый запах плесени и сырого картона. И посреди всего этого – несколько коробок с надписью “Фэй”, тяжелые, с бумагами: школьные исследовательские работы, записки от учителей, медицинские книжки, дневники, старые фотокарточки, любовные письма от Генри. Сэмюэл рылся в бумагах, и перед его глазами вставал иной образ матери – не холодная, отстраненная женщина из его детства, но робкая девочка, полная надежд. Та настоящая мама, которую он всегда мечтал узнать.

Он отнес коробки в машину и позвонил отцу.

– Самое время попробовать замороженные продукты, – откликнулся тот. – Генри Андерсон слушает. Чем я могу вам помочь?

– Это я, – сказал Сэмюэл. – Нам надо поговорить.

– Я бы с удовольствием пообщался с вами с глазу на глаз, – ответил отец тем вежливым, неестественным высоким тоном, которым всегда говорил на работе. – Давайте все обсудим при первой же возможности.

– Пап, ну хватит.

– Если хотите, я расскажу вам о нашем следующем вебинаре: быть может, это будет вам интересно.

– У тебя что, начальник стоит над душой?

– Определенно да.

– Ладно, тогда просто слушай. Я лишь хотел тебе сказать, что кое-что выяснил о маме.

– Боюсь, это не в моей компетенции, но я буду рад направить вас к своему коллеге, который сумеет вам помочь.

– Пап, перестань, а?

– Понял вас. Большое спасибо, что упомянули об этом.

– Я знаю, что мама уезжала в Чикаго. И знаю почему.

– Думаю, это лучше обсудить при личной встрече. Когда вам было бы удобно?

– Она сбежала из Айовы, потому что забеременела от тебя. И дед вышвырнул ее из дома. Ей пришлось уехать из города. Я все знаю.

На том конце провода повисло молчание. Сэмюэл ждал.

– Пап? – наконец окликнул он.

– Это неправда, – куда тише ответил отец уже обычным голосом.

– Это правда. Я разговаривал с дедушкой Фрэнком. Он мне все рассказал.

– Так это он тебе рассказал?

– Да.

– А ты где?

– В Айове.

– После ухода твоей мамы этот человек не сказал мне и десяти слов.

– Он болен. Ему дают какие-то тяжелые препараты. Один из побочных эффектов – расторможенность. Мне показалось, он сам не понимает, что говорит.

– О господи.

– Скажи мне правду. Ну же.

– Во-первых, Фрэнк ошибается. Это все чудовищное заблуждение. Твоя мама вовсе не была беременна. Ты ее первый ребенок.

– Но Фрэнк сказал…

– Я догадываюсь, почему он так подумал. Да, он верит, что это правда. Но я тебе говорю: все было не так.

– А как?

– Ты уверен, что хочешь это услышать?

– Мне это необходимо.

– Есть вещи, которых лучше не знать. Детям совершенно незачем знать о родителях всю правду.

– Для меня это важно.

– Тогда приезжай домой.

– И ты мне расскажешь?

– Да.

– Всю правду? Без обмана?

– Да.

– Даже самую неприглядную?

– Да. Приезжай.

На обратном пути Сэмюэл пытался представить, как вел бы себя на мамином месте: вот он впервые едет в Чикаго, поступает в колледж, и будущее смутно и покрыто тайной. Он чувствовал себя так, словно переживает сейчас то же, что и она. Вот-вот начнется новая жизнь. И все изменится. Казалось, будто мама едет в машине рядом с ним.

И, как ни странно, никогда она не была ему ближе, чем в ту минуту.

Часть четвертая. Дух дома

Весна 1968 года

1

Фэй слышит скрежет металла и понимает, что работа кипит. Металл передвигают, бросают, плющат, сгибают; металл ударяется о металл и поет. Завод “Кемстар” из дома не видать, но в небе стоит его зарево, медный свет за дубами, что растут на заднем дворе. Иногда она представляет, будто там не завод, а стан какого-нибудь древнего войска: горят факелы, стучат молоты кузнецов, кующих мечи. Заводской гул напоминает ей о войне.