Ниоткуда с любовью

«Ну что ж, сестренка, (ты уже бесишься, да?) настанет однажды такой момент, когда тебе захочется убежать. Всем нам порой хочется, и я, и ты не исключения. Я вот уже исчезла. Скажи, это было сложно понять, что я жива и невредима? Так вот, все так. Я жива и невредима. А ты? Как поживаешь? Ты уже вернулась к своей первой любви? К своим друзьям из Затерянной Бухты? Вернулась к Шопену и разбитой шкатулке? Ну и как ощущения? Чувствуешь полное счастье? Я думаю, что нет. Ты, может быть, и не знаешь, в чем дело, но я так вижу это абсолютно определенно. Проблема в том, что твои находки тебя не совсем радуют. Они как призраки любимых ушедших людей. С ними невозможно жить. Их нельзя обнять, нельзя почувствовать — ощутить. От них веет холодом, пусть и со знакомым запахом. Но правда в том, что ты такая потому, что у тебя есть все эти вещи. И люди. Конечно люди. Вот тот же Рудик. Он ведь уже совсем не такой, правда? А было бы забавно, если бы ваши детские мечты сбылись, и вы все-таки стали бы парой, правда? Боюсь, что только это не совсем возможно. Да-да, можешь сердиться на меня, можешь называть бестолковой и презрительно отмахиваться, но одного ты не изменишь. К тебе однажды придет то великое чувство осознания, которое подскажет тебе, что прошлое должно оставаться в прошлом. И ты хочешь спросить, почему я ворошу его, копаясь в старом белье? Просто, чтобы ты вспомнила, кто ты. Кем была, кем мечтала быть. На своем примере, лежа на нашем старом диване с больной ногой в течение многих недель, я испробовала это. Большего тебе от меня ждать и не придется. Я не подсказываю тебе, что делать дальше, я просто пытаюсь сказать, что пришло время не бежать от себя, а найти. И вся прелесть в том, что это твой свободный выбор. Сделай его за нас обеих».

Полина дочитала письмо, легла, свернувшись калачиком, и уснула. Быстро, в одно мгновение. Она проспала всю ночь без сновидений, и это был первый раз за долгое-долгое время.

…Проснулась она в полутьме. Сначала подумала, что еще ночь, но потом поняла, что в комнате всего лишь зашторены окна. Она поднялась и прошла к двери, ощущая жаркий озноб во всем теле. Только выйдя на площадку, осознала, что держит в руке знакомый конверт с письмом. Весь смятый от частых прочтений и прижиманий к себе, он был к тому же еще слегка влажным от невысохших слез.

Полина вздохнула, глядя на конверт. Снизу раздавались повышенные голоса. Родители с кем-то ссорились.

- Я не понимаю, что ты о себе вообще думаешь?! Ты говоришь мне о таких вещах… нет уж, я не приму этого. И если ты еще раз заикнешься о деньгах, можешь больше не возвращаться в этот дом, — говорила мама.

- Это же помощь, Вика, как ты не понимаешь этого? — Слушая разговор, Полина спускалась по ступенькам. Не доходя двух последних, села на месте, придерживаясь перил. Чувствовала она себя неважно. Из-за угла вырулила Маша с большим бабушкиным чайником в руках. Хотела что-то крикнуть, увидев ее, но Полина быстро приложила палец к губам.

- Я понимаю. Я все прекрасно понимаю, — отвечала мама. По голосу слышалось, что она ничего не желает понимать.

- У меня нет ни малейшего желания видеть своих очаровательных родственников, и поэтому…

- И поэтому ты откупаешься деньгами? — выкрикнула мама.

- Я понимаю, Олег, — вступил отец, — у тебя есть все основания ненавидеть нас и не ходить, но…

- Я знаю. Я просто сказал, это ничего не поменяет, — вздохнул Красовский. — И это не я откупаюсь, а они ведут себя неприлично…

- Ну уж этих людей не исправишь, даже пытаться не стоит, — подхватил отец.

- Но ты, Олег, все равно ведешь себя странно. Я и не думала, что ты придешь с…с… — она обернулась, увидев Машку с чайником в руках.

- Вика, как тебе не стыдно? — встал Олег.

- А что такого? Если у вас все серьезно…

- Мама, прекрати немедленно! — Полина возникла в дверях, Виктория чуть не уронила чашку. В гостиной воцарилась полная тишина. — Это же… у нас же сегодня… как ты можешь что-то выяснять, это мерзко… — голос Полины пресекся, она заплакала, прижав руку к глазам.

- Пойдем, — раздался позади нее тихий голос. Теплая крепкая рука потянула ее вверх, и она послушно пошла, не понимая, куда идет. — Садись.

Она распахнула глаза. Родион включил настольную лампу, и она оказалась в своей комнате.

- Ложись, — сказал он.

- Нет, — она решительно помотала головой. — Я не хочу.

— Рудик, ей надо выпить чаю, — это Маша поставила чашку за ее спиной. — Пойду, спущусь к Олегу. Скоро вернусь.

- Спасибо. Я… позже.

- Нет. — Требовательно заявил он. — Нет, я серьезно, Поль. Давай. Пей. Вот, маленькими глотками…

Она едва не захлебнулась, фыркнув, когда Родион начал поить ее чаем из ложечки.

- Спасибо, все. — Он укрыл ее пледом. Сел в ногах.

- Когда ты приехал?

— Час назад. Было еще совсем рано.

- Ну как там… в городе? — спросила она, ощущая потребность что-то спросить и не слушая его ответ. Он остановился на полуслове, посмотрел на нее. Она на него. Помолчали.

- Мне страшно, Рудик, — прошептала она.

— Я знаю. Но это пройдет.

- А вдруг нет?

- Пройдет, я уверен. — Он сжал ее руку. — Пройдет.

Так они и сидели молча.