Ниоткуда с любовью

Маша резко остановилась у входа. Развернулась.

- Ты зря так наслаждаешься ситуацией.

— Я ни капельки не наслаждаюсь, — отрываясь от компьютера, заявил Красовский. — Я пытаюсь сосредоточиться на работе.

- Извините, — взмахнула Маша ладонями. — Извините, что помешала вам проявлять вашу типично мужскую позицию по отношению к проблемам!

Она вышла, едва слышно закрыв за собой дверь. Красовский в раздражении сдвинул стакан с ручками на дальний край стола. Стакан покачался, пытаясь не упасть, а потом замер, так и не завершив начатого.

* * *

Поначалу Полина поступила так, как и задумала. Она закинула письмо в самый дальний ящик стола, аккуратно собрала и спрятала все Нинины бумаги и письма, сложив их в папку, убрала в квартире и начала новую жизнь.

Ходила на пары, не пропуская их ради провисания в столовке с однокурсниками, писала для газеты новые тексты, встречалась с друзьями, посещала десятки мероприятий и еще на десятке обещала быть. Она как всегда развлекала публику и развлекалась сама, была по-прежнему легким человеком, которому совершенно не трудно было доверить все свои секреты. Но сама она… словно замкнулась. Как будто что-то переломилось у нее внутри, что мешало спокойно дышать, как раньше, без потрясений.

Новая жизнь продлилась недолго. Примерно до тех пор, пока она не пришла в театр, чтобы показать очередной текст Игорю Борисовичу — художественному руководителю ее любимых театралов.

Его подопечные как раз собрались на репетицию, когда она вошла в зал. Это была рецензия на их последний учебный спектакль. Полине не улыбалось оставаться здесь больше положенного — она все время чувствовала на себе какие-то косые взгляды, а когда ловила себя на этих мыслях, упрекала себя в паранойе.

— Отлично, Поленька, — подытожил режиссер, поднимая очки на лоб. — Вы, конечно, не должны были этого делать, но спасибо, что показали перед публикацией.

— А нам дадите почитать? — насмешливо заметил Миша Яковинцев с невинной улыбочкой на лице.

- Вот выйдет в газете, и почитаете. — Сурово отрезал режиссер. — А сейчас не будем задерживать Полину. Вы ведь к нам придете еще?

- Если позовете, — улыбнулась Полина.

- Ну конечно, о чем…

- Если им, конечно, нужно приглашение. — Заметил Расков, глядя не на своего преподавателя и Полину, а на обитые красным бархатом ровные ряды кресел. Обычно самые важные в жизни люди приходят без приглашения и уходят, не попрощавшись. И — он не забывал сегодня об этом ни на минуту — также ушла его мама. Также исчезла та девочка, что по воскресеньям вызывала его на улицу, а он выносил два яблока — себе и ей. И Родион злился на Полину, быть может, за то, что своим внезапным появлением без приглашения она нарушает его теорию о самых важных людях и его память о той девочке, чей голос в один из воскресных дней, просто не раздался под его балконом.

— Хорошо, я постараюсь больше не появляться здесь, — раздался Полинин голос, и ему показалось, что она расстроена. Хотя… разве его комментарии могли как-то повлиять на нее?.. Она улыбнулась режиссеру, который не слышал последней ее реплики, разговаривая с кем-то из актеров, пробормотала что-то вроде: «я позвоню вам, когда материал опубликуют», и направилась к выходу.

Выходя из здания театра, она вдруг почувствовала себя странно одинокой и разбитой. Она не понимала, с чем это связано — ведь, по сути, никто ни с кем не ссорился. Даже в своих подкалывающих репликах Родион Расков был типичен до безобразия. Ее уже ничто не должно было удивлять в его поведении. Но дело было не в нем. Скорее всего не в нем.

Дело было в пустых стенах родной, знакомой с детства квартиры.

— Мне хочется домой, в огромность квартиры, наводящей грусть… — прошептала Полина любимые строки из стихотворения Пастернака. Пустая комната молчала, и тогда Полина добавила: — войду, сниму пальто, опомнюсь, огнями улиц озарюсь… — равнодушно тикали часы на полке, колыхалась занавеска от ветра, влетающего в приоткрытую форточку. За окном царила ночь. Вдалеке с проезжей части слышался шум машин, и Полине хотелось туда, где город дышал и жил полной грудью. — В отличие от меня, — заключила она, опустив голову, и вдруг крикнула (глаза ее при этом сверкнули): — Чертова Нинка! Паршивка Нинка!

И тут же, как по заказу, вдалеке насмешливо раздалось: «Иду-иду!»

Сестра сидела в кресле, подобрав под себя ноги. Темные волосы ее, такие же, как у Полины, если бы она ничего не слышала про краску, были забраны; несколько кудрявых прядей выпали, и Нина нетерпеливо заправила их за уши.

- Ну что тебе? — лицо ее раскраснелось, она только что танцевала. — Давай быстрей, у меня мало времени.

- Мало времени? — ревниво произнесла Полина. — Давай, проваливай!

- Как это? Сама тут орет-надрывается, а как я пришла — «проваливай»! До чего же это похоже на тебя, сестренка! — болтая ногой, заметила Нина.

- Прекрати называть меня сестренкой, братишка! — Полину едва не затрясло от знакомого обращения, которым Нина любила подчеркивать, что она старше.

— Мда, — Нина вздохнула, по губам ее блуждала улыбочка. — Ты так ни капельки и не повзрослела!