Ниоткуда с любовью

- И не поумнела — все тебе на радость. Зато поняла, что совсем тебя не знаю…. Ты молодец, — прошептала Полли, оборачиваясь к темному окну. — Это было достаточно жестоко и достаточно в моем стиле — вот так вот пропадать.

- Ну что ж, я училась у лучших. У тебя.

- Плохо ты училась. Я никогда не делала это из злых намерений.

- А есть ли разница? И существуют ли добрые намерения в таком деле? — неожиданно тихо возразила сестра.

- Да. Существуют. Я знаю абсолютно точно. В любом случае, это были лишь детские глупости, которые прошли с возрастом.

- А дети — они очень жестоки, знаешь ли…

- Так все это из-за меня, да? Это месть? — Полина подняла голову, притихла, выпрямилась. Один ответ мог изменить все.

— Нет. — Через какое-то время ответила сестра. — Нет. Это очень трудный вопрос.

- Это был твой план. Только ты знаешь на него ответ.

Полина обернулась. В комнате, разумеется, никого не было, компьютер мерно гудел, часы тикали. Она сходила с ума?

Пока еще нет.

Но тишина в комнате давила на мозг, заставляла сердце колотиться безумным боем. Полина не была готова к такому всплеску пустоты внутри себя и именно сейчас, когда, казалось бы, в ее жизни все начало налаживаться. Без Нины.

Но она ошибалась. Ее сестра была всегда сильнее нее. Она знала, что Полина чувствует и что именно она предпочитает не чувствовать. Не в силах больше выносить этих лихорадочных мыслей в голове и этого безмолвия, Полина решительно подсела к фортепьяно в углу комнаты и открыла крышку с легким щелчком и при этом так просто, как будто делала это каждый день.

На самом деле Полина не играла уже несколько лет. Она едва не заплакала, ощутив знакомый запах старого дерева, рука ее легла на белые и черные клавиши. И тут ее глаза увидели свернутый вчетверо лист в клеточку. Она почувствовала, как сердце ее заколотилось.

Нет, не может быть.

Так, успокойся.

Она сделала глубокий вдох, как и всегда во время сильнейшего волнения. А затем — и это было самое сложное — постаралась освободить голову.

Бумажку она переложила на стол, выпрямилась, положила руки на клавиатуру и секунду подумала. А потом привычно сжала пальцы, и, зажмурившись, по памяти заиграла. Шопен. Любимый ноктюрн — ми-бемоль мажор.

В приоткрытое окно дул ветер, но Полине не было холодно. Музыка вылетала сквозь это окно и разносилась по двору, отдаляя и заглушая все привычные городские звуки. Город часто наблюдал за Полиной, но сегодня она хотела, чтобы ее просто никто не трогал — даже он.

На втором заходе девушка резко сбилась — клавиши под ее руками дрогнули обиженно, а сама Полина распахнула глаза. Настороженно обвела глазами комнату — все было как раньше, но уже не так. Изменился ее взгляд.

Она физически ощутила, насколько легче ей стало. Она не могла поверить, что играла, действительно играла впервые за много лет. Полина откинулась на спинку стула, пытаясь справиться с хаосом из мыслей в своей голове. Ей нужно было прочитать это письмо. Оно могло не значить абсолютно ничего, а могло значить все на свете. Она быстро залезла в карман, развернула бумагу и затаила дыхание.

«Дорогая Полька!

Ты помнишь нас детьми? Я знаю, что доставляла тебе мало радости, особенно когда вернулась из Санкт-Петербурга и забрала тебя от Олега, но… я никогда не желала тебе зла. Все же наше детство мне нравилось — оно было светлым и ярким пятном, даже несмотря на наши разногласия. И ты можешь не верить мне, но ты всегда была для меня примером в том, как легко и просто можно сходиться с людьми, как легко можно находить себе верных друзей. А вот потом… что-то изменилось. Я сама не заметила, как это произошло, я упустила момент после катастрофы, но вдруг оказалось, что ты одна. Ты отдалилась от всех, кого любила и ото всего, что любила. Зачем, как ты думаешь, я пишу тебе это?

Мне всегда нравилась ваша дружба с Рудиком. Она была очень светлой. Вы всю жизнь играли в свои ни на что не похожие игры и никогда не брали в них меня (по крайней мере, не на тех условиях, на которых я хотела туда попасть). А ведь я действительно этого хотела. Мне нравились ваши игры, и я всегда с радостью и небольшой завистью наблюдала за ними из окна. За вашими шалашами, таинственными ходами, снежными людьми, которые разрастались в целую армию. Рудик осыпал тебя кленовыми листьями, и на моих глазах совершалось волшебство — ты становилась невидимкой. И могла наблюдать за врагами и подслушивать их хитроумные планы…. А я… я возвращалась на середину комнаты и в двадцатый раз танцевала один отрывок под музыку Прокофьева. Комната лишь на мгновение становилась потайной пещерой с таинственными ходами, из которой мне изо всех сил хотелось выбраться. Но мое воображение никогда не работало дальше. Пока молчала музыка, молчала и моя фантазия, и я убеждала себя, что слишком взрослая для игр.