Ниоткуда с любовью

— Так думаешь, она просто себе карьеру делает?

Лена фыркнула.

— Ну, ты и святая простота!

— Да ну ладно тебе! Красовский же у нас не наивный мальчик, чтобы таких вещей не видеть!..

— А кто тебе сказал, что он этого не понимает? Все он прекрасно понимает!

— Тогда зачем он с ней?

— Просто у него в этом какой-то свой расчет.

— Что ему взять от студенточки Маши Сурминой?

— Видимо то, что нам с тобой ему уже не дать.

Лида приподняла брови и Лена закончила:

— Молодость. Неопытность. Она им восхищается, и он за это терпит ее далеко идущие планы.

Лида с сомнением помолчала, но потом все же пожала плечами.

— Ну что там между ними на самом деле мы вряд ли узнаем, но даже ты не можешь не признать, что этот союз имеет свои плюсы.

— Ой, да какие?

— Она вернула Игоря. Твоего обожаемого подопечного.

Лена скривилась, но промолчала. Здесь ей нечего было возразить.

Девушки могли строить сколько угодно предположений, могли втянуть в этот разговор всех сотрудников огромного бизнес-центра, в котором расположены еще десятки офисов, но они вряд ли получили бы то, что так упорно хотели получить. А им очень хотелось узнать, что там было на самом деле между Машей Сурминой и их боссом. И даже самые из смелых их предположений не могли приблизиться к реальности. Это и злило их, и бесило, и заставляло выдумывать новые подколки и остроты, но Маша и Красовский никого не пускали за черту своей жизни.

Конечно, Маша знала все эти офисные разговоры. Они преследовали ее ежедневно. Они входили вместе с ней каждый день на работу, и ей удавалось отвязаться от них только вечером, когда она выходила из здания в последний раз за день. Это было наказание, преследующее ее. Со временем она научилась практически не обращать внимания на сплетни и пересуды, на то, что ее жизнь контролируют шаг за шагом, но в ее голове все это по-прежнему продолжало ее волновать, что жутко в свою очередь бесило Красовского, которому все пересуды были до лампочки.

— Людям всегда нужно о кого-то обсуждать. Они без этого не могут, — говорил он как-то вечером у себя дома, когда Маша в очередной раз затронула эту тему. Она сидела на полу в гостиной и, держа на коленях большой блокнот на пружине, вырисовывала корабль с выгнутым ветром парусом.

— Не то, чтобы меня это сильно беспокоило. Скорее я не понимаю, почему они так долго обсуждают меня.

— Радуйся, ты в центре внимания. Иногда люди годами добиваются, чтобы их услышали. Тебе же сейчас остается только кричать то, что тебе хочется, а слушать тебя будут в любом случае.

— Смеешься? — Маша обернулась к Красовскому, лежащему на диване, и, поймав его взгляд, констатировала: — Смеешься.

Обернувшись окончательно, она начала его щекотать, зная, как он ненавидит щекотку. Красовский естественно тут же засмеялся, перехватывая ее руки.

Прошло уже две недели с тех пор, как они помирились, и как, придя на следующий день на работу, Олег все-таки позвонил Игорю, извинившись перед ним и попросив вернуться. С тех пор все как-то нормализовалось и утихло, будто наступил штиль.

Странное дело, как только Маша рассказала Олегу про отца, они оба словно открыли внутри себя невидимые краны. Теперь они говорили постоянно. Друг о друге, о людях, которые их окружали, о планах, о привычках, о вкусах и детских мечтах. Им оказалось действительно интересно друг с другом разговаривать.

Маша чувствовала: они преодолели какой-то рубеж в отношениях, переступили через какой-то этап, откинув его за ненадобностью. И, хотя вслух они никогда этого не говорили, они стали ближе друг к другу, и оба это чувствовали. Правда, единственный вопрос без ответа заключался в квартире Олега. Огромной сумрачной квартире с подписанными коробками сложенных вещей в полупустых комнатах. Две комнаты были полностью завалены этими коробками, а вот гостиную Маше удалось приспособить под место обитания. Ничто не указывало, что хозяин квартиры рад возвращаться домой вечерами.

Маша помнила, какое ощущение произвела на нее эта квартира в первый раз. Как будто человек, который здесь живет, уложил в коробки всю свою жизнь и не особо позаботился о том, чтобы что-то когда-то оттуда достать. Сам же Красовский воспринимал эту обстановку спокойно, как будто так все и должно было быть.

Однажды Маша спросила его:

— Почему твоя квартира выглядит так, как будто ты туда только въезжаешь?

— Она выглядит так, как будто я из нее выезжаю. И это так и есть.

— Ты собираешься переехать? Куда?

— В свой новый дом, — удивленно посмотрел на нее Красовский. — Но он еще в сыром состоянии.

— Тогда зачем же ты уже сейчас собрал вещи? — задала она очевидный вопрос. Красовский взглянул на нее и пожал плечами. Он так и не ответил на этот вопрос, словно оставлял за собой право сохранить это втайне или словно сам не знал ответа. Но эти коробки, угрожающе застрявшие в комнатах, словно вытягивали из квартиры жизнь, меняли саму атмосферу.