Ньирбатор (СИ)

Боюсь, я никогда этого не узнаю. Трудно представить, чтобы такой великий тёмный волшебник делился подробностями своих отношений с каким-то магглолюбцем, с которым у него не заладилось. По правде сказать, я сама не уверена, что хочу знать. Барон ничего не успел — есть б я была фаталисткой, я бы сочла, что так должно было случиться и на то есть причина. Пусть Лорд хранит толику своей неразгаданности. Тайна манит к себе, но искушение судьбы не входит в мои планы. Даже будь они у меня. Но их нет. Есть Лорд, кровь Годелота и крестражи — мои насущные дела.

Если Лорд уже в те годы был таким своеобразным, возможно, Дамблдор пытался в нём что-то исправить. Небось толковал ему о любви к ближнему, как это принято в магглолюбцев. Если бы меня когда-то урезонивали, что я не должна резать курей Мазуревича из любви к ближнему, я бы провела жертвоприношение с ещё большим размахом, чтобы только вызов бросить. У меня тогда и в мыслях не было, что после курей я могу взяться за инспектора, но когда время наступило, я не колебалась. Говори-не говори, ничего не действует. Тянет, и всё, а превозмочь себя нет желания.

А тут ангелы такие заботливые, без оглядки готовые «приводить в чувство обморочных и помогать раненым». Где-то глубоко внутри меня гнездилась надежда, что Тина забросит этот ОФ и вернётся к своим обычным делам — к лавке отца и увлекательным путешествиям. Нейтральность это куда более здоровый выбор, чем участие в кознях магглолюбцев.

Даже Варег не стал бы помогать раненым, окажись он на том матче, когда собственная жизнь под угрозой и всё оказывается таким шатким, и защита ненадёжная, и привычный мир рушится на глазах. Что бы он там ни говорил о Лорде и его слугах, он бы не бросался сломя голову в неизвестность, он намного сообразительнее. И уж точно он бы не тратил времени на дурацкий квиддич. Не долго же орденовцы оплакивали свою боевую подругу Марлин, погибшую ровно двадцать пять дней назад. Пожалуй, единственный смышлёный человек в этой истории — это Роланда. Она догадалась попросить не называть её фамилию. Остальным повезло куда меньше. Да упадёт кирпич на голову автору, который разъяснил, кто такая «Олив».

Тон Матяша Балога, такой философски-невозмутимый, меня озадачил. Он нравился Тине, и мне казалось, что она нравилась ему; когда он прочёл её имя, я ожидала, что его голос дрогнет или выражение лица изменится, но он не обратил никакого внимания.

Варег дважды открывал рот и вновь, не издав ни звука, закрывал — он колебался. Впрочем, мы же договаривались больше не обсуждать ОФ, но он явно хотел высказаться. Но я не хотела ничего слушать. Он бы начал целую тираду о том, что вот какая Тина молодец, раз борется и не унывает. А ещё Варег бы начал вспоминать, как Тина два года подряд гостила у меня, как спокойно мне жилось, никакой политики и чёрной магии, безоблачные дни веселья и безделья. Но у меня почти не бывает ностальгических настроений. Времени просто нет. А для бездельницы я слишком занята.

Я уставилась на Варега, взвешивая шансы: выплеснет или сдержит себя? Он всё понял и оставил свои рассуждения при себе. До конца вечера мы перемолвились не больше, чем парой слов.

Понедельник, 15 марта

«Душа в своем исходном состоянии имеет сферическую форму, указывая тем самым не только на её форму, но и на то, что ей во всех отношениях присущи отличительные cвойства Птолемeeвой сферы, cocтоящей из зодиака и ceми планет. При пятом и шестом крестраже душа удлиняется, постепенно принимая вид конуса. Согласно комментариям Марселиуса к «Розе ветров», подразумевается форма сосновой шишки, а не геометрического конуса. Душа творца крестража имеет коническую форму, а в семиглавии представляет правильный усеченный конус»

— Милорд, вы же говорили, что этот абзац — один из ключевых. Но я не вижу здесь никакого подтекста. Как нам усечь сосновую шишку, то есть вашу душу, позвольте полюбопытствовать? — я спросила у Лорда, сидя напротив него в библиотеке.

Он совсем не обратил внимания ни на меня, ни на мой вопрос.

На столе горела маленькая лампа, а перед ней, опустив голову, сидел Лорд Волдеморт. Он углубился в рукопись Герпо — ту самую пожирательницу душ. За черным дубовым столом он расположился как у себя в комнате. Весь стол был заставлен тем, что он счёл нужным для работы. Мне же остался уголок на тридцать сантиметров в ширину и около сорока сантиметров в длину. Там расположилась моя тетрадь, из которой я прочла расшифровку абзаца из второго очерка.

Когда, спустя несколько минут, Лорд поднял на меня свой взор, его мертвенно-бледное лицо дышало странным спокойствием. Его взгляд, казалось, пронизывал меня до глубины моего сердца, в нем светилось знание всего моего естества. Oбладай он, подобно мифичecкому чудовищу, властью обращать в камень каждого, кто осмелится на него посмотреть, он не мог бы парализовать меня больше, чем теперь, когда в полутьме комнаты устремил на меня свой всезнающий взгляд. А ещё мне бросилась в глаза его усталость. Кто утомил его: я или сестра моя — госпожа Хоркруксия? Кто знает.