Niro. Сборник рассказов.

Сергей, положив ноутбук на колени, постарался представить, как тот прапорщик поднимает ствол пулемета к своему животу с мыслью о том, что жизнь кончена, все уже позади и «нечего больше желать», как писал «Некрос». Мысль оказалась полностью абсурдной, и Тихонов отогнал её, как совершенно неверную.

— Я не согласен, — сказал он сам себе. Тот диалог из коротких писем, происшедший около двух недель назад, сейчас всплыл в памяти Тихонова именно потому, что термин «несвоевременность» привязывался абсолютно четко к обоим погибшим за три дня парням. Сергею очень захотелось возобновить общение с «Некросом» один на один; двое суток назад он уже отправил ему письмо с комментариями по поводу последних рассылок, в которых его далекий собеседник уходил куда–то в сторону Великого Разума и готов был просто сорваться в религию.

Так и сложилось очередное письмо «Некросу» — в короткую фразу «Я НЕ СОГЛАСЕН»…

*******

Он шел домой по шумному проспекту, не замечая, что от усталости шаркает ногами по асфальту. Тягостное чувство неустроенности, незавершенности, обиды не покидало Тихонова; он не видел никакого просвета в происходящем, не мог повлиять на ситуацию, не знал, что делать. Вдруг ощутилась какая–то бесполезность его профессии — на десять спасенных всегда найдется один, кому еще жить бы и жить, но вот он, Тихонов, не смог ничего сделать, потому что сама судьба останавливает сердце человека.

Сухие улицы без снега производят зимой довольно грустное впечатление; настроение доктора было сродни этим улицам — он самому себе казался каким–то высушенным, выпотрошенным. Работа ему в настоящий момент казалась чемоданом без ручки — и нести тяжело, и бросить жалко. Вся надежда была на пару банок пива, ждущих дома в холодильнике, да на Интернет. Женой Тихонов еще не обзавелся, детьми, соответственно, тоже, мать была за несколько тысяч километров, поэтому на семейную теплоту надеяться не приходилось.

Сергей, даже не поднимая взгляда от собственных ботинок, прекрасно знал, где сейчас находится. Вот рядом проплыли витрины «Электроники», далее несколько киосков с ликероводочной продукцией сомнительного качества, потом хлебный магазин… А теперь пора было поворачивать на пешеходный переход, обозначенный светофором. И когда Тихонов поднял взгляд, чтобы отметить, сигнал какого цвета горит на светофоре, прозвучал громкий, режущий уши, противный визг тормозов.

Сергей, не понимая до конца, что случилось метнулся взглядом туда, где взвилось облако дымка и пыли из–под колес «Жигуленка». Следом раздался глухой удар. Закричала женщина. Время остановилось.

Доктор потом часто вспоминал этот случай, ставший переломным в его судьбе, и каждый раз наталкивался на тот факт, что все–таки картина в его мозгу запечатлелась неполная. Очень четко запомнился тот факт, что на светофоре горел красный для пешеходов — это краем глаза он зацепил. Еще он сумел запомнить взгляд того мужчины, что стоял рядом с ним, готовясь перейти на ту сторону — что–то вроде «Ох, блин, и бывает же такое!..» Потом вновь засвистели тормоза, пронзительно и плаксиво предвещая следующее столкновение — несмотря на то, что люди еще толком не поняли, что же произошло в самом начале.

Удар железа о железо; потом хруст стекла; еще один женский крик. И только после всего этого — звон бьющейся об асфальт стеклянной банки.

Прошло полторы–две секунды. Тихонову показалось, что у него остановилось сердце. Ему очень захотелось вдохнуть — глубоко–глубоко. И в эту секунду ему под ноги неизвестно откуда упал мужчина.

Тихонов мгновенно отшатнулся — от внезапности. Он ожидал чего угодно — столкновения двух или более автомобилей, сбитую собаку и черт знает что еще, но… В момент, когда на пешеходном переходе раздался тот самый глухой удар — сбили человека. Слепая сила подбросила тело в воздух, практически полностью убрав его из поля зрения Сергея; а потом по иронии судьбы бросила именно ему к ногам.

Продолжая делать шаги назад, Тихонов машинально заметил переломанные ноги; да и сама поза, в которой неподвижно лежало тело мужчины, не предвещала ничего хорошего. Доктор поднял глаза на окружающих — почему–то большинство из тех, кто присутствовал при трагедии, смотрели именно на него, а не лежащего на земле. По обеим сторонам улицы уже столпилось около тридцати человек, выглядывающих друг у друга над плечами.

На переходе стояли две машины — белый «Жигуленок» со смятым капотом и продавленным лобовым стеклом и воткнувшаяся ему в багажник темно–зеленая «Волга». Водители из машин не выходили — да они просто еще не успели выйти, не успели осознать происшедшее, не могли понять, что жизнь одного из них, а именно водителя «Жигулей», несколько секунд назад непоправимо изменилась. Сам Тихонов тоже пока до конца не включился в события, участником которых он невольно стал.

На белых полосах перехода валялась довольно большая хозяйственная сумка; вокруг раскатились выпавшие из нее картошины, крупные, чистые, одна к одной. Рядом лежала расколовшаяся на несколько частей трехлитровая банка — вокруг нее замерзала большая темная лужа.