Nirvana: Правдивая история

Я смотрю на Стива. По его виду ясно: что-то не так.

– Это Лестер, – объясняет он. – Он утверждает, что ходят слухи о самоубийстве Курта.

Я беру трубку и говорю ему, что нам ничего не известно, но я сейчас позвоню в пару мест, узнаю и сразу же перезвоню. Он просит меня поторопиться, потому что в офисе «Мейкер» собралась толпа журналистов, которые специально припозднились, чтобы узнать, правда ли это. Мы со Стивом переглядываемся: кажется, что рушится мир… и тут мы оба понимаем, что это правда. Курт покончил жизнь самоубийством.

Не знаю, почему мы это поняли. Ни один из нас даже не представлял себе, что у Курта были суицидальные мысли. Оба мы считали эпизод в Риме простым несчастным случаем. Я был в этом уверен, несмотря на то что мне после этого звонила Кортни и спрашивала, нравится ли мне идея метода «встречи с любовью» для преодоления его героиновой зависимости. Я ничего не знал о таком методе, но ответил, что стоит попробовать все, что может помочь Курту разобраться в жизни. Потом мне звонила еще Дженет Биллиг из «Gold Mountain», личный менеджер Курта, чтобы убедить меня, что психически с Куртом все в порядке.

Следующие 30 минут прошли в давящей неизвестности; я звонил по всем номерам, какие помнил: в «Gold Mountain», в «Bad Moon» (пресс-агенты «Nirvana» в Британии), своим источникам у Геффена, в дом Куртни – нигде не отвечали. В итоге мне пришлось позвонить биографу «Nirvana» Майклу Азерраду в Нью-Йорк. Я не хотел. Мне этот человек не нравился. Я считал, что менеджмент «Nirvana» выбрал его для написания книги только по причине его «беззубости».

– Да, это правда, – сказал он. – Мы все собираемся в Сиэтл. И тебе советую.

Тогда меня это предложение поразило. И до сих пор удивляет. Какого лешего мне было делать в Сиэтле? Возможно, Майкл намекал на то самое определение моих занятий, которое проорали мне в поезде Брайтон – Лондон несколько лет назад и которое я тогда яростно отрицал: «Да ты просто сраный музыкальный журналист!» Неужели это все, что осталось от многолетней дружбы: я должен выполнять свою работу?

Я пересказал новость Стиву.

Потом вылил остатки бутылки «Мейкерс марк» в раковину, рассудив, что худшее в данной ситуации – это напиться. Стив попросил меня сообщить в «Мелоди мейкер», что он не хотел бы, чтобы его фотографии использовались в неизбежных трибьютах… Кажется, когда я перезвонил, то разговаривал с нашим главным редактором, Алланом Джонсом. Он сказал, чтобы я просто ехал и делал что нужно: «Авиабилеты и все остальное, все это не важно, мы всё оплатим, и ты не обязан писать, если не хочешь». Этот диалог я буду вспоминать с вечной благодарностью.

Не могу точно описать, что было дальше. Происходящее казалось нереальным. Я не знал, что делать, куда ехать. Я не хотел лететь в Сиэтл, чтобы не сталкиваться с тем ужасом, который, как я знал, свалится на меня сразу после прилета. За последние пять лет я позабыл о своем прошлом и не сталкивался с печальными сторонами жизни. Я мечтал оказаться где угодно, но не в Америке, не в Сиэтле, не в Огайо… Я вспоминал те случаи, когда не желал звонить Курту или Кортни, считая, что знаменитостям не нужны друзья, когда вокруг столько менеджеров. Если бы Курту удалось потрепаться со мной и Стивом, сходить пару раз на концерт «Guided By Voices», напиться с Ким Дил, он никогда не дошел бы до такого конца…

Да.

Телефон проснулся вновь. Это звонил из аэропорта мой друг Эрик Эрландсон: «Кортни хочет, чтобы ты прилетел в Сиэтл». Так я оказался в стерильных, анемичных проходах аэропорта Цинциннати, вместе со Стивом и сумкой с виниловыми альбомами, которые я купил за день до того. Мы не знали, что сказать друг другу. Я отдал Стиву альбомы, чтобы он увез их с собой в Англию.

И вот я летел в Сиэтл в тот же день, когда нашли тело Курта Кобейна; слезы струились по моему лицу, а в голове постоянно вертелся рефрен песни «Hole». «Пройди со мной через это, – пел женский голос. – И я клянусь, что умру за тебя».

Эрик попросил меня по прибытии в Сиэтл позвонить, чтобы за мной прислали машину в аэропорт. Это было необходимо. Когда я добрался до ворот резиденции Кобейна на Лейк-Вашингтон, снаружи творился бедлам. Полицейская лента, кучки репортеров, зеваки на перекрытой дороге. Никого не допускали без особого приглашения. Я не мог отделаться от мысли, что добился высшей чести для рок-журналиста: быть в списке приглашенных на смерть рок-звезды. Простите за черный юмор, но вы же знаете, черт возьми, что мы любили так острить.

В самом доме царило непонятное молчание. В одном углу стоял Марк Лэнеган, ни с кем не разговаривая. Он выглядел одиноким, и я тоже чувствовал себя потерянным – оба мы были отделены от остальных ситуацией и собственным темпераментом. Казалось естественным, что мы должны держаться вместе.