Нищебродский

На крыльце стояли понурые Лёня и Вася, живые и бледные. Мы обнялись. Вася дрожал и молчал. Впрочем, он всегда молчит.

– Нашли?

– Ага, на чердаке прятался, мразь. Заперли его в том подвале за зеркалом, где он нас держал.

Значит, все-таки Мотя, мальчишка, выросший в гостинице. Жаль, он мне нравился.

– Надо осмотреть его комнату, найти Сашкин ноутбук и валить отсюда.

– Пофиг на ноутбук, новый куплю, – клацнула та челюстями.

– Нет.

Никто не посмел спорить. Не сговариваясь, мы решили ничего не оставлять Нищебродскому.

По лестнице поднимались, дыша друг другу в затылок и держась за руки. Незапертая дверь со скрипом покачивалась, и я, покрепче сжав ножку стула, осторожно заглянул внутрь. Гора из сыра стала еще больше, а может, осталась прежней, не знаю. Крысы не сновали туда-сюда, тараканы валялись рыжими брюшками кверху, лапки застыли, длинные усы поникли, и каждого из них я видел и, кажется, жалел. Крысы повалились кто где, многие лежали у стен, словно пытались вскарабкаться по ним, спастись.

Сашку я в комнату не пустил, вытолкал всех за порог, дрожащими руками захлопнул дверь, прижался к ней спиной. Тошнота подкатила к горлу.

– Хрен с ним, с ноутбуком, через пять минут внизу.

Звонок в полной тишине прозвучал набатом. Тишина подскочила на ноги и унеслась прочь, мы понеслись за ней.

Звонили снизу. Лестница показалась длинной, как бесконечная дорога, и я начал задыхаться; Вадик с Лёней первыми оказались у запертой двери на втором этаже, которая сейчас была открыта. Внутри не оказалось скелетов или трупов, белые стены не были забрызганы кровью, хотя я ожидал чего угодно. Посреди комнаты на столе стоял телефон, допотопный, с наборным диском.

Я протянул руку и прохрипел:

– Алло.

– Алло. Саша?

Я сгреб телефон, прижал к груди.

– Алло! Алло! Нищебродский, – я шептал его фамилию, будто сообщал трубке нечто сокровенное, потаенное, секретное. – Нищебродский! Куда ты нас закинул, Нищебродский?

В трубке послышался шорох, треск, а после – тишина, тягучая, вязкая, как глицерин. И тихий механический голос:

– Алло. Абонент устал, хватит ему названивать.

Нищебродский-старший тихо захихикал, и я уставился на трубку, как будто она обернулась жирным земляным слизнем. Такая же скользкая, мерзко-липкая, гниющее-мягкая.

– А не надо было меня сукой называть, – надул губы Мотя, появляясь в дверях. Мы медленно переводили взгляды с трубки на Мотю и обратно. Я уже не спрашивал себя, как ему удалось выбраться из подвала. – Я обиделся.

Никому из нас не пришла в голову мысль наброситься на швейцара и связать его, вытрясти правду, заставить рассказать, зачем все это-для чего-почему-за что.

– Вы моего сына не обижайте, – тут же наказал мертвый голос в трубке. – Ему и так в жизни досталось.

– Ну рассказывай, как дела твои? – мы с бывшим однокурсником Нищебродским встретились впервые после окончания факультета журналистики.

– Работаю, статьи пишу, недавно вот сверстали сенсационный выпуск. Не читал? – я бросил на стол газету.

– А-а, как же, как же. Это ты, что ль, пишешь под псевдонимом Александры?

– Я и подруга моя, – кратко ответил я. – А ты как жив?

– Нормально, – он сделал глоток из бокала. – Турфирму открыл, не жалуюсь.

– Семья, дети?

– Сын, – Нищебродский поник. – Хороший мальчик, без матери рано остался, я его балую как могу. У меня не было, так пусть хоть у него будет. Игрушки там, развлечения – все для него. Мальчик пока ищет себя: то учителем хочет стать, то вот журналистом захотел. Учиться ему нельзя, но я стараюсь.

Я подумал, что ребенку лет семь.

Довольный жизнью Мотя хрустнул яблоком. Я заглянул в его рыжеватые глаза и все понял.

То учителем хочет стать, то вот журналистом захотел.

Предыдущий постоялец был учителем. Нервный смешок вырвался против воли. А я, блин, журналист. Журналист. Мы все.

– Мотя, а что крысы делают в твоей комнате?

– Вы все мои гости, – его лицо озарила улыбка. – И вы, и крысы тоже, я никого не прогоняю, – он повысил голос: – И никого не отпущу. У меня свой дом, и я очень гостеприимный хозяин. Очень-очень гостеприимный, вы должны остаться довольны.

Он отравил крыс, чтобы они не сбежали. Дмитрий Степаныч сказал бы… нет, он бы промолчал.