Нищета. Часть вторая

Итак, он нашел дочерей… Но одна из них умирала, другую снова арестовали; за что — он не знал. Хотя вскоре ее и выпустили, она опять очутилась на панели. Третью дочь, несомненно, постигнет судьба старших сестер. На его сыне, как и на нем, лежало позорное клеймо судебного приговора. И, наконец, он сам постоянно рисковал попасть в ловушку, поджидавшую его двойника всюду, где тот совершал преступления…

Ну что же! А все-таки он выпутается! Его бросало в жар, как больного лихорадкой. Осмелев, Бродар начал продавать свои товары во всех окрестных местечках. Ему уже сделалось безразлично, за кого его принимали — за Бродара или за Лезорна. В первом случае он отнекивался, во втором — столь же дерзко подтверждал, бравируя опасностью. Нужно было расплатиться с Обмани-Глазом и бежать из Парижа вместе с девочками. Они скроются под вымышленным именем где-нибудь в провинции, и Огюст придет к ним, когда срок его заключения кончится… Но документы? Необходимы были надежные документы, а не паспорт бывшего каторжника. Как же их раздобыть? Он отдал бы полжизни за другой паспорт!

Около Сен-Уэна Жака нагнал мужчина примерно одного с ним возраста, одетый в синюю парусиновую блузу, штаны и куртку из грубого сукна, какое ткут в деревнях Шампани и Бретани. В руках у него был небольшой сундучок.

— Эй, дружище! — обратился он к Бродару. — Давайте пойдем вместе!

— А куда вы идете?

— В любую деревню, в любой трактир, куда вам вздумается завернуть.

— Почему же так?

— Потому что у меня с собой двести франков, и я боюсь идти один.

— И при этом вы сообщаете первому встречному, что у вас с собой деньги?

— Полноте, я вижу, с кем имею дело. К тому же за мною по пятам следует какой-то проходимец. У него на уме недоброе, я в этом уверен. Вот почему я поспешил нагнать вас.

— Ну, как хотите! — пожал плечами Бродар.

Они пошли рядом. Попутчик, оказавшийся человеком очень общительным, рассказал, что он издалека, из Бретани. Ему стало невмоготу умирать с голоду в родной деревне, и он решил посмотреть, неужели повсюду так живут?

— Повсюду, — отозвался Жак.

— Должно быть, это верно: я ищу работу уже целую неделю, и нигде не могу найти. А ведь документы мои в порядке, есть и рекомендации. Мэр Плуарека даже доверил мне двести франков, о которых я вам сказал. Их надо передать его родственнику в Париже. Я боюсь держать при себе такие деньги и хочу поскорее избавиться от них.

— Правильно сделаете! — заметил Жак.

Его спутник продолжал свои излияния. Он надеется встретить кого-нибудь, кто мог бы найти для него работу: как видно, недостаточно иметь документы, нужны еще и знакомства… За четверть часа он успел наговорить столько, сколько другому не удалось бы за целый день. Рассказал, что жена его умерла и он очень по ней тоскует, да и нужда одолела; что ему хочется не только найти хорошее место, но и поглядеть на белый свет; что жену его звали Маргаритой, а его зовут Ивон Карадек; что их дети тоже умерли вскоре после смерти матери… Все эти подробности очень мало интересовали Бродара. Попутчик и переночевать собирался вместе с ним.

— Там, где я остановился, для вас будет дороговато, — возразил Жак, подумав, что Обмани-Глазу нельзя доверять, а в подобном случае — особенно.

— Тогда я пойду в Курсель, на постоялый двор, где я уже два раза ночевал; там дешевле, чем в Париже.

Вдали показались огни этого местечка. Ивон Карадек повернул в ту сторону.

— Ну, прощайте, и спасибо за компанию!

— Будьте осторожны! — ответил Жак. Человек исчез в темноте.

Жак облегченно вздохнул, избавившись от необходимости слушать болтовню докучливого собеседника, и зашагал дальше с такой легкостью, будто сбросил с себя какую-то тяжесть. Но не прошло и нескольких минут, как раздался пронзительный крик, сменившийся жалобным стоном.

Жак кинулся туда, откуда послышался крик. Наперерез ему пробежал какой-то мужчина. Некоторое время Жак плутал в полном мраке; наступила тишина, нарушаемая лишь воем собаки вдалеке. Наконец он споткнулся о тело, лежавшее на обочине дороги. Это был его давешний попутчик. Из раздробленного черепа лилась кровь, сундучок исчез вместе с деньгами плуарекского мэра…

Когда Жак зажег спичку, он убедился, что прохожий мертв и уже успел похолодеть. Пытаться вернуть его к жизни было бесполезно. Благоразумнее всего было идти своей дорогой, ничего не сообщая полиции. Жаку пришло в голову, что если его застанут в этом безлюдном месте, склонившимся над трупом, то немедленно арестуют и обвинят в убийстве. И охваченный ужасом, он без оглядки пустился бежать. Но одна мысль сверлила его мозг. Перед его взором — чистое наваждение — предстали документы. Этот мужчина, судя по его словам, носил их в бумажнике на груди. Быть может, убийца удовольствовался сундучком? Тогда документы целы. Они могут спасти детей Жака… Безызвестному мертвецу отныне все равно… Зачем ему теперь имя, на которое никто не предъявит никаких прав? Имя простого пролетария, одного из множества схороненных во всех уголках мира?