Нищета. Часть вторая

— Я желала бы узнать, сударь, — ответила вдова, — почему Софи Бродар так часто упоминала в бреду имя моей пропавшей дочери, Розы Микслен. Мне хотелось бы выяснить, не могут ли попечители приюта Нотр-Дам де ла Бонгард сообщить мне что-нибудь о судьбе Розы?

Услышав это имя, де Мериа кинулся к карете, грубо отстранив обеих женщин.

— Ого! Какую рожу скорчил этот оратель! — заметил случившийся поблизости маленький оборвыш с лукавой физиономией и рыжеватыми волосами. Ветер трепал его лохмотья.

Старик, к которому обратился мальчуган, ответил не сразу: он дремал, стоя на краю тротуара. Вдруг, очнувшись, он поднял свою палку с крючком.

— Идем, сынок! — сказал он.

Мальчик последовал за ним.

Сын гильотинированного (вы его узнали, читатель?) сделался тряпичником и решил воспитать приемыша, с которым не расставался после встречи с ним в полицейском участке. Двое бродяг, старый и малый, привязались друг к другу. Ненавистный Николя уже не мог эксплуатировать мальчугана, как бедняжку Пьеро. Завидев «виконта д’Эспайяка», тряпичник тотчас же переходил со своим приемышем на противоположную сторону улицы.

XXII. В склепе

Когда Клара вернулась с дядей в Дубовый дол, крестьяне заканчивали ужин. Услышав стук колес, они вышли из своих хижин, так как любили не только старого кюре, но и его племянницу.

— Барышня вернулась! — кричали дети. Но они сразу разбежались, пораженные угрюмым видом аббата: глядя на девушку, он указывал пальцем на лоб, как бы давая понять, что у нее там не все в порядке. Действительно, Клара очень осунулась: ее с трудом можно было узнать.

Войдя в дом, аббат сделал тот же знак экономке, которая засеменила им навстречу, поглядывая исподлобья своими маленькими черными глазками, словно насторожившаяся крыса. Тетушка Тротье отпрянула, как и дети. Бледное лицо Клары, ее лихорадочно блестевшие глаза подтверждали, что ее дядя не ошибся.

С этого дня для Клары началась мучительная жизнь: ее поместили в комнату, окно которой снаружи закрывалось ставнями; дверь запирали двойным поворотом ключа.

— Пока ей нельзя встречаться с людьми, — заявил аббат. Он позволял племяннице лишь ненадолго выходить вместе с ним в сад, оголенный зимними ветрами, или посидеть в его обществе у камина.

Когда-то девушка наполняла радостью весь дом: сейчас этого и в помине не было. Но все же бедная Клара постепенно приободрилась. Она прошла уже через столько испытаний! Несмотря на любовь к дяде, в ней созрело намерение убежать за границу, откуда она могла бы обратиться с призывом к родственникам несчастных жертв «благотворительности».

В помешательстве Клары никто не сомневался. Поговаривали, что старик, гордившийся способностями племянницы, заставлял ее учиться сверх всякой меры. Но этим слухи ограничивались; обоих жалели, не интересуясь подробностями. Тетушка Тротье находила, что девушка чересчур спокойна для сумасшедшей; но ведь, если бы имелась хоть малейшая надежда на излечение, аббат, наверное, послал бы за докторами.

Дядя очень мало говорил с Кларой; та, отпугнутая его холодностью, не решалась подойти к нему, и это было ей больнее всего. Но однажды вечером, когда племянница, пожелав ему спокойной ночи, удалилась к себе, аббат сам, против обыкновения, вошел в ее комнату.

— Клара, дитя мое, мне надо с тобой поговорить, — сказал он.

Удивленная и обрадованная, она, плача, бросилась ему на шею.

— Послушай, Клара! Если ты хочешь, чтобы я любил тебя как прежде, подпиши вот это. Я слишком много страдал последнее время, и жить мне, я чувствую, уже недолго. А ты еще молода, бедная моя девочка, и мне хочется, чтобы ты осталась в живых.

С этими словами он вынул из кармана черновик письма.

— Тебе нужно переписать и подписаться; потом мы отправим это письмо. Лишь при таком условии ты можешь пережить меня.

Клара прочла следующие строки:

«Г-же Эльмине Сен-Стефан.

Сударыня!

Ко мне вернулся рассудок, и я прошу у вас прощения за свой бред, плод больной фантазии. В приюте Нотр-Дам де ла Бонгард я не видела ничего такого, что было бы достойно осуждения, и свидетельствую об этом. Я готова, сделать подобное признание и его преподобию Девис-Роту.

Ваша покорнейшая, слуга Клара Марсель».

— Я никогда не подпишу этого, дядя! — воскликнула Клара. — Это ложь! Я не умалишенная и своими глазами видела все, о чем говорила!

Она хотела продолжать, но старик оттолкнул ее и вышел из комнаты.

В течение нескольких дней эта сцена возобновлялась каждый вечер. Каждый раз аббат уходил, ничего не добившись.