Нищета историцизма

Таким образом, вопрос о том, что называть сходными условиями, зависит от того, с каким экспериментом мы имеем дело, и ответить на него можно, только проводя сами эксперименты. Невозможно решить a priori в отношении любого наблюдаемого различия или подобия, даже если оно бьет в глаза, окажется оно полезным или нет при воспроизведении эксперимента. Так что пусть экспериментальный метод сам о себе позаботится. Точно такие же соображения можно привести в отношении много обсуждавшейся проблемы искусственной изоляции в эксперименте. Мы не можем обеспечить изоляцию от всех влияний; например, мы не знаем a priori, насколько значительно влияние, оказываемое расположением планет или Луны на физический эксперимент, и можно ли им пренебречь. Какого рода искусственная изоляция нужна и нужна ли она вообще — это мы можем узнать, только уже проводя эксперименты или из теорий, также подлежащих экспериментальной проверке.

В свете этих соображений теряет силу историцистский аргумент, согласно которому для социальных экспериментов фатальной оказывается вариабельность социальных условий и особенно изменений, происходящих вследствие исторического развития. Различия, столь занимающие историциста, — различия в условиях, которые превалируют в рамках разнообразных исторических периодов, не должны представлять никаких специфических для социальной науки трудностей. Если бы мы вдруг перенеслись в другой исторический период, то, наверное, обнаружили бы, что многие наши социальные ожидания, основанные на результатах «поэлементных» экспериментов, не оправдались. Другими словами, эксперименты могут приводить и к непредвиденным результатам. Но именно эксперименты позволяют обнаружить изменение в социальных условиях; из экспериментов мы узнаем, что определенные социальные условия меняются в зависимости от того или иного исторического периода; именно благодаря экспериментам физики знают, что температура кипящей воды изменяется в зависимости от географического положения1. Иначе говоря, концепция, согласно которой исторические периоды существенным образом отличаются друг от друга, вовсе не отрицая возможности экспериментов, утверждает, что если бы мы перенеслись в другой период, то наши поэлементные эксперименты могли бы быть продолжены, однако их результаты оказались бы неожиданными или вызвали бы у нас разочарование. Если мы что-то и знаем о ментальности в разные исторические периоды, то только благодаря мысленным экспериментам, которые мы проводим в нашем воображении. Трудности в интерпретации тех или иных источников, с которыми имеют дело историки, или неправильная интерпретация исторических свидетельств — единственное наше основание для суждения об историческом изменении, о котором толкует историцист; и это не что иное, как расхождение между ожидаемым и действительным результатом наших мысленных экспериментов. Именно эти неожиданности и разочарования побуждают нас, через пробы и ошибки, совершенствовать нашу способность интерпретировать иные социальные условия. В случае исторической интерпретации результат получают с помощью мысленного эксперимента, антропологи же достигают его в практической полевой работе. Исследователи, которым удалось согласовать свои ожидания с условиями не мене удаленными, чем условия каменного века, обязаны достигнутым успехом поэлементным экспериментам.

Некоторые историцисты сомневаются в том, что это возможно, и даже защищают свои концепции о бесполезности социальных экспериментов, используя аргумент, согласно которому огромное большинство социальных экспериментов, перенесенных в отдаленное будущее, принесли бы нам только разочарование. Они утверждают, что мы не смогли бы приспособить наши мыслительные привычки, особенно навыки анализа социальных событий, к новым и неожиданным условиям. Такие опасения кажутся мне проявлением историцистской истерии, одержимости на почве социального изменения; но, признаюсь, трудно было бы рассеять эти страхи, исходя из априорных оснований. В конце концов, люди приспосабливаются к новой среде по-разному, и нет оснований ожидать от историциста (придерживающегося пораженческих взглядов), что он будет способен адаптировать свое сознание к тем изменениям, которые происходят в социальной среде. Все будет зависеть также и от того, какой будет эта новая среда. Не исключено, что социального исследователя съедят, прежде чем он методом проб и ошибок сумеет приспособиться к привычкам каннибалов; нельзя исключить и возможность того, что в «плановом» обществе его исследования закончатся в концлагере. Однако аналогичные замечания справедливы также и в отношении физики. Многие места во Вселенной не оставляют физику никаких шансов на выживание или адаптацию с помощью метода проб и ошибок.