Нищий Король

— За дворцом! — завопил он, ляпая первое, что приходило на ум — За левым крылом, там высокая липа, под ней я деньги зарыл, если из окна смотреть — с правой стороны, возле большого корня, я там заметку поставил в виде крестика!

Побои прекратились.

— Раскололся, гнида! — торжественно провозгласил капюшоноголовый, его коллеги выпрямились и, даже, постаскивали маски, утирая, покрывшиеся испариной, лбы.

Довольно смеясь и поздравляя друг друга крепкими рукопожатиями они, по очереди, стали покидать камеру с распластавшимся по полу Величеством, которое еле дыша, раскинуло, покрывшиеся фиолетовыми кровоподтёками руки.

— Но гляди мне! — предупредил капюшоноголовый — Если ты нам соврал, то мы вернёмся и, тогда, живые позавидуют мёртвым.

Угроза не оказала на Короля никакого действия, когда они там вернутся — это, сейчас, меньше всего волновало монарха, никакого «потом» для него, уже не существовало, было только одно безумное и вечное «сейчас». Всё королевское естество требовало прекратить избиение немедленно, любой ценой, он бы отдал своё Многоземельное Королевство, если бы оно у него было, лишь бы прекратить эту пытку. А то, что они потом вернуться, это, уже, не имело значения, в будущем Короля не было, он превратился в самое примитивное животное, у которого не существует прошлого и грядущего, есть только настоящее…

Лампочка погасла и камера, вновь, погрузилась во мрак. Но так, Королю стало, даже, лучше, ему казалось, что глаза болят от электрического света и, как — будто, он жжёт саму кожу. Король сделал несколько глубоких вдохов — вроде рёбра целые, не зря он нагулял столько жировой прослойки, такую не каждый пистоль прострелит. Величество опёрся на руки и попытался встать, но качественно отбитые ноги не слушались и, самое большее, что ему удалось — это встать на четвереньки. Он решил попробовать доползти до нар, лежать на доске, всё же, лучше, холодного, мокрого бетонного пола. Сделав всего пару движений, монарх врезался головой в острый угол нар, и казалось бы, это лёгкое столкновение, но оно, мгновенно, отразилось болью во всём избитом теле и Король тихонько замычал.

Перемещаться в кромешной, нащупывая преграды собственной головой, показалось Королю не лучшей перспективой и, тут, он вспомнил про хрусталик, который, едва упав, успел сунуть в защёчный мешок. Вытащив его, Король подивился, что свет исходивщий из хрусталика не обжигал его подобно электрическому, а, даже, наоборот, будто унимал боль в ноющем теле. Его Величество заметил, что волшебный свет и здесь проявил невидимые безоружному глазу подробности. Весь пол был заляпан тёмно — кровавыми пятнами запёкшейся крови, а на стенах высветились чёрные человеческие силуэты, застывшие в неестественных позах, с воздетыми руками, словно, в попытке защититься.

Король, хрипя и, тихо ругаясь, с невероятными усилиями, смог закатиться на нары и почувствовал, что ему в бок упёрлось что — то холодное. Протянув руку, он нащупал округлый предмет и, вытащив его на свет, разглядел пожелтевший человеческий череп с пробитой лобной костью.

— Пшёл вон! — Король хотел закинуть черепушку подальше, в угол, но распухшие пальцы не смогли удержать его и костяшка выскользнула из них, ударив Величество по носу, и только потом, издевательски щёлкнув, скатилась с нар и притаилась на полу.

Его Величество лежал, стараясь не шевелится и, почти, не дыша, потому что, сейчас, когда стресс прошёл и адреналиновый угар спал, только сейчас, боль во всём теле стала чувствоваться по — настоящему, болели, даже пальцы на ногах и ныл кончик носа по которому капюшоноголовый, таки, изловчился попасть носком подкованного сапога. Даже думать было тяжко. Королю захотелось поохать, пожаловаться на судьбу, но издавать, даже, лишний звук в данном заведении было опасно, а жаловаться было всё — равно некому.

Эх, вспомнилась ему супруга, где она есть, когда так нужна? Ей бы можно было излить страдания израненной души и тела, а потом обругать и обвинить её во всём, это помогало, раньше…

Нары были жёсткие, сырые, со множеством заусенец, монарх никак не мог улечься, ему везде давило нестерпимо, большой мягкий животик категорически отторгал неотёсанные доски, из которых был сбит лежак, а лечь на спину, из — за побоев, Его Величество не мог и, только, бессильно ругался себе в бороду.