Нищий, вор

– Нет, – ответил Рудольф. – «Правда всегда прекрасна…» – дальше ты сама помнишь. Я был тупым и самодовольным, – продолжал он, растравляя старые раны, – ты, Уэсли, по-моему, об этом уже догадался. Во всяком случае, если ты так считаешь, я на тебя не обижаюсь. Твой отец, конечно, вряд ли сказал бы так. Все, что я делал, заявил бы он, поразмыслив как следует, было сплошное притворство, ибо делал я это не для себя, а чтобы произвести впечатление на других, в основном на людей солидных и влиятельных. Сейчас, оглядываясь назад, я называю себя тупым и самодовольным, но тогда я вел себя подобным образом, чтобы вырваться из того мира, в котором, как в силках, бились наши отец и мать. – Он печально улыбнулся. – И самое смешное, что мне действительно удалось вырваться.

– Вы слишком суровы к себе, дядя Руди, – тихо сказал Уэсли. – Почему бы вам хоть раз в жизни не похвалить себя за что-нибудь? Отец сказал, что вы спасли ему жизнь.

– Серьезно? – удивился Рудольф. – Мне он этого ни разу не говорил.

– Он считал, что людей нельзя хвалить в лицо, – ответил Уэсли. – Меня он тоже, честно говоря, редко хвалил… – Он улыбнулся, обнажив ровные белые зубы. Улыбка совершенно преобразила его худое, задумчивое лицо – оно стало ребячливым и открытым. Ему полезно улыбаться, подумал Рудольф. – И Кролика, и даже Кейт тоже не очень-то нахваливал… Ну, Кейт, он, конечно, хвалил за стряпню, да и то не столько хвалил, сколько подшучивал, потому что она ведь англичанка. Иногда я замечал, даже в первое время, когда еще только начал его узнавать, как он стоит один и думает, что никто его не видит, и такой грустный, будто у него в жизни было много плохого, о чем он не в силах забыть. Но что вы спасли ему жизнь, он правда, сказал.

– Я только отдал ему его же собственные деньги, – ответил Рудольф. – Надеюсь, ты понял, что Гретхен пыталась объяснить тебе, как и почему твой отец был таким в молодости. Таким его сделала семья.

– Понял, – ответил Уэсли.

– Все это верно, – продолжал Рудольф, – и в то же время не совсем. Я хочу сказать несколько слов в свое оправдание. Я не виноват в том, что оказался старшим сыном в семье, что мой отец был невежественным, неуправляемым человеком, да еще со страшным прошлым, в котором он тоже не был виноват. Не моя вина, что наша мать была истеричкой, помешанной на своем «благородном» происхождении. Не я виноват и в том, что Гретхен оказалась сентиментальной и эгоистичной дурочкой… Прости меня, – обратился он к Гретхен. – Все это я говорю не ради нас с тобой, а ради Уэсли.

– Я понимаю, – ответила Гретхен, склонившись над тарелкой так, что лица ее почти не было видно.

– В конце концов, – продолжал Рудольф, – мы все трое унаследовали одинаковые гены и воспитывались одинаково. Только что Гретхен призналась, что боялась твоего отца. А в действительности ее пугал не он, а то, что она видела в нем, ибо то же самое она видела и в себе. И старалась от этого уйти. А я видел в нем нашего отца, человека жестокого, прикованного к ненавистному занятию, патологически боявшегося умереть в нищете – настолько, что он предпочел покончить жизнь самоубийством, лишь бы не оказаться лицом к лицу с такой возможностью. Я тоже старался уйти. Только навстречу деньгам, респектабельности.

Уэсли понимающе кивнул.

– Может, и хорошо, что сын Крейлера сейчас во Вьетнаме. Не то нам с ним каждый вечер пришлось бы ужинать вместе, и тогда…

– И до твоего отца были младшие сыновья в семьях еще хуже нашей, – продолжал Рудольф. – Однако они не старались погубить все, к чему прикасались. Не хотелось бы говорить этого, Уэсли, но до похорон нашей матери я твердо верил, что твой отец по природе своей разрушитель. И его главная радость в жизни – уничтожать, разрушать, губить все, в том числе и самого себя.

– В конце концов так оно и вышло, – горько заметил Уэсли.

– Его поступок той ночью в Канне, – сказал Рудольф, – достоин восхищения. С его точки зрения. И, честно говоря, с моей тоже. Не забывай этого.

– Я постараюсь не забыть, – ответил Уэсли. – Постараюсь. Только, по-моему, все, что он тогда сделал, было зря. Никому не нужно.

– Ну, кажется, – вздохнул Рудольф, – мы рассказала тебе все, что могли, и старались не кривить душой. Забавные случаи отложим до другого раза. Ты, наверное, устал. Я пришлю тебе список людей, с которыми стоит поговорить, они могут оказать тебе большую помощь, чем мы. А теперь доедай, и я отвезу тебя в общежитие.

– Не нужно, – довольно резко отказался Уэсли. – Я пройду через парк.

– Теперь вечером в Нью-Йорке никто через парк в одиночку не ходит, – возразила Гретхен.

– А я хожу. – Уэсли холодно посмотрел на нее.

О боже, подумал Рудольф, глядя, как мальчишка управляется с последним куском бифштекса, до чего же он похож на своего отца! И внешне и говорит так же. Помоги ему, господи!

4