Нисхождение

Туалет и душ оказались только в номере Ингхэма. Иенсен принял душ у него. Затем оба вышли прогуляться по городу. Продавцы жасмина расхаживали и здесь. Густой запах жасмина стал для Ингхэма запахом Туниса, как определенный запах вызывает в памяти образ вполне определенной женщины. Например, запах «Ле Данди» был запахом Лотты. Ингхэм не мог припомнить, как назывались духи Ины, хотя он несколько раз покупал их ей в Нью-Йорке. Он определенно не мог вспомнить, как они пахнут. Обонятельная память более примитивна, чем та, что хранит слова, и совершенно невозможно заставить себя вспомнить запах, так же как, например, слово или стихи.

Они отправились в бар, где пристроились за стойкой. Снова пили букхах. Затем Ингхэм выпил скотч. Транзисторный приемник на полке бара, совсем миниатюрный, надрывался вовсю, мешая разговаривать. Казалось, эти завывания никогда не кончатся. Они то прерывались, то начинались вновь, при этом нельзя было разобрать, мужской это или женский голос. Когда голос на какое-то время смолк, забренчали, вкрадчиво заныли инструменты, и вокалист на их фоне оглушительно затянул: «Да! Именно об этом я все время твержу!» Какого черта они все время жалуются? Ингхэму захотелось рассмеяться.

— Боже мой, — сказал он Иенсену, качая головой.

Иенсен слегка улыбнулся, явно не в силах перекричать этот шум.

Пол под их ногами был устлан сигаретными окурками, пылью и плевками.

— Давай пойдем куда-нибудь в другое место, — предложил Ингхэм.

Иенсен с готовностью согласился.

Наконец они отыскали ресторан, где можно было пообедать. Ингхэм не смог съесть свой кальмар, или что там ему принесли, который заказал по ошибке, из-за незнания языка. Но по крайней мере, он испытал удовлетворение, скормив его благодарной кошке.

На следующее утро они заплатили по счету и расспросили управляющего о верблюдах.

— О, хорошо, m'sieur! — И он назвал цену. Он знал, где можно было найти погонщика верблюдов.

Взяв свои вещи, они отправились на поиски погонщика верблюдов. Им пришлось задержаться, поскольку Иенсен решил дождаться того погонщика, который отправлялся в десять или десять тридцать, как ему говорили. Скрестив ноги в сандалиях, погонщики стояли в беззаботной позе, привалившись к телам своих верблюдов, которые разлеглись на песке, подогнув под себя передние ноги, на манер кошек. Верблюды выглядели куда разумнее своих погонщиков, подумал Ингхэм. На их мордах отражалась та мудрость, то знание, которое не может быть достигнуто учебой ни в какой школе. Они с любопытством уставились на него и Иенсена, как бы говоря: «Ну-ну, еще парочка сосунков». Ингхэм немного устыдился своих неромантических мыслей.

Ожидаемый ими погонщик явился верхом на верблюде, ведя еще трех в поводу. Иенсен принялся торговаться. Шесть динаров с каждого за ночь.

— Они всегда плачутся, что им нужно кормить верблюдов, — объяснил Иенсен Ингхэму, — но цена вполне умеренная.

Ингхэм не садился на верблюда с того времени, как шестилетним мальчиком прокатился однажды верхом в зоопарке. Он испытывал страх перед качкой и пытался не думать о возможном падении — девять футов вниз, до песка, — так что, даже если упасть, ничего страшного. Верблюд вскинул Ингхэма, и они тронулись в путь. Проехав пару сотен ярдов, он решил, что это не так уж и страшно, как он опасался, хотя раскачивание из стороны в сторону в такт неровной верблюжьей походке заставляло Ингхэма чувствовать себя довольно нелепо. Он предпочел бы стремительный галоп, на манер Лоуренса Аравийского.

— Эй, Андерс! — крикнул Ингхэм. — Каковы наши планы?

— Мы направляемся в сторону Ченини. Это маленький городок, в который мы заглядывали вчера вечером.

— Это в десяти километрах отсюда?

— Полагаю, что так. — Иенсен обратился к ехавшему впереди погонщику, затем повернулся к Ингхэму: — Мы не можем целый день двигаться по пустыне. Нам надо подыскать где-нибудь пристанище, где можно укрыться с одиннадцати до четырех.

Пустыня перед ними становилась все обширнее.

— Где? — спросил Ингхэм.

— О, положись на него. Он обязательно найдет укрытие, как пчела по запаху.