Ниссо

Озираясь, она пробралась к подножью склона и начала карабкаться вверх. Ногти ее выискивали самые маленькие зазубрины, пальцы босых ног нащупывали чуть заметные выбоинки, тело, приникая к нагретой скале, изгибалось и замирало в тот самый, единственно нужный момент, когда нарушалось равновесие. Только родившись в этих горах и привыкнув чуть не с первого дня жизни к этим обрывам, только не зная боязни высоты, можно было так инстинктом, дыханием, каждым мускулом - рассчитывать малейшие движения тела. Ниссо поднималась все выше, цепкая, будто притягиваемая к отвесной скале. Поднялась метров на триста, выбралась в узкий, обрывающийся над пропастью лог...

Здесь, охватив руками ствол одинокого, выбившегося из камней деревца, задержалась, чтобы передохнуть, и заглянула вниз. Лицо ее раскраснелось, глаза повеселели, в них появилась уверенность. Ниссо вздохнула свободно и глубоко и - кажется, в первый раз за многие месяцы - улыбнулась: теперь ее никто не найдет, не догонит!

Отдохнув, Ниссо поползла по дну сухого лога, поросшего мелким кустарником. Лог становился все шире. Девушка поднялась и пошла по мелким сухим валунам древней морены. Ее окружали холмы моренных валов, кое-где обросшие травой, уже иссохшей и желтой, скалистые гребни, обтянутые обрывками мелкого мха, словно лоскутьями изодранной, слезшей с тела гор шкуры. Гряды других, более высоких гор обступали морену с трех сторон, а над седловинами их виднелись зубцы никем не пройденных перевалов через дикие и пустынные хребты, между которыми можно было только угадать глубокие провалы ущелий.

Теперь Ниссо была беспредельно независима и одинока.

10

Весь день шла Ниссо, не выбирая направления, не думая о том, где будет ночевать и куда придет. Этот день вернул Ниссо все, отнятое у нее Азиз-хоном, все то, что имеет в горах любой зверек и каждая птица, - ничем не ограниченную свободу.

Ниссо шла по камням морены, и каждый камень имел свою форму, и каждый лежал не так, как лежит другой, в них стоило вглядываться: камни были серые, бурые, коричневые, с белыми прожилками, с розовыми и черными крапинками.

Шла по сухим, поросшим ломкой травой склонам; травы пахли по-разному. Приятно было пригибать их босыми огрубелыми ступнями, а иной раз наклоняться и разглядывать какой-нибудь свернувшийся под ветром в трубочку, иссушенный солнцем цветок.

Шла по руслам высохших ручьев и присаживалась, чтобы разрыть нанесенную сверху гальку, найти под ней лужицу прозрачной воды, припасть к ней ртом и пить, пока хочется пить.

Уставала, ложилась на сухую землю и неотрывно глядела на причудливые облака, - они медленно выдвигались над зубчатым гребнем горы, росли, меняясь в оттенках, вытягиваясь, разрываясь на мелкие облачка, наконец разбегались по небу и таяли.

Слушала ветер, - он иногда свистел пронзительно, протяжно и нес с собой волну холода, иногда припадал к земле слабым током, нагреваясь от горячих камней.

А когда поблизости пролетала птица, Ниссо завороженным взглядом следила за ее неслышным полетом и ждала, что птица, опустится где-нибудь рядом и, сложив крылья, поставит маленькие ноги на камень и начнет вертеть пушистой головкой, не замечая, что Ниссо наблюдает за ней.

Изредка, катясь с какого-нибудь крутого склона, к Ниссо приближался камень; девушка внимательно следила за его прыжками, улавливая тонким слухом легкий треск, и продолжала путь, как только камень, щелкнув последний раз, успокаивался среди других, замшелых.

Ей очень захотелось есть, но она постаралась забыть об этом, как-то не представляя себе, что дальше ей все-таки нельзя будет обойтись без пищи. Но вот солнце перешло в западную половину чистого голубого неба, и неукротимый голод постепенно привлек к себе все мысли Ниссо. Все, что Ниссо вокруг себя видела, постепенно перестало радовать ее; она вспомнила о траве "щорск", из которой в родном Дуобе так часто прежде варила себе похлебку. Но сухие травы вокруг не были травой "щорск", и сколько Ниссо ни вглядывалась в обступившие ее склоны, этой съедобной травы не находила нигде.