Ниссо

Лучше Шо-Пира понимала Гюльриз, что такой человек, как Азиз-хон, пойдет на все. Лучше Шо-Пира знала она былое могущество Азиз-хона. В ту пору, когда Сиатангом владели сеиды и миры, даже Бобо-Калон боялся его, хотя и считал себя независимым от Яхбара. Боялся больше, чем русского наместника, жившего со своими солдатами в той крепости, что сейчас называется Волостью. Пусть Сиатанг считался владением русского царя, Азиз-хон к Сиатангу жил ближе, и слова его всегда были делом потому, что русские солдаты с винтовками никогда не приходили сюда... И что Азиз-хону мог бы противопоставить Шо-Пир? А мало ли что может придумать Азиз-хон, решив любым способом вернуть Ниссо?

Гюльриз ответила:

- Страхом свяжет сердца наших мужчин.

- Чего им бояться?

- Бахтиор - один, ты - один. За тобой мужчин мало, как трава они, против ветра стоять не могут. Против тебя - обычай, сильные еще у нас старики; молодые, как старики, есть тоже.

- При советской власти дела решает счет голосов.

- Плохой счет будет у наших мужчин! Мало таких, кто против Установленного пойдет.

- А ты пошла бы?

- Я женщина.

- Женщина тоже может поднимать руку!

"Что он сказал? Если правильно его понять... Даже десять кругов прожив, от сиатангских мужчин не услышать бы этого! Но Шо-Пир сказал так, он думает так, - вот как пристально смотрит, ждет!.."

- От рождения пророка Али такого не было, - наконец тихо произнесла Гюльриз.

- Советской власти тоже от рождения Али не было, - очень серьезно сказал Шо-Пир.

- Кому нужна одна моя рука?

- Женщин в селении много. Бахтиор сумеет их сосчитать.

- Сумеет... - полушепотом подтвердила Гюльриз. - Если их много будет. Думаю я: головы у женщин одинаковы, руки - не знаю, как...

- Если ты пойдешь по домам разговаривать...

Приложив руку к морщинистому лбу, Гюльриз, казалось, забыла о Шо-Пире. Он слушал дальние переливы свирели.

- Так, Шо-Пир, - твердо произнесла старуха. - Знаю тебя. Ты, когда чего-нибудь хочешь, стены не знаешь. Но только я по домам не пойду.

- Не пойдешь? - встревожился Шо-Пир. - Как же тогда?

- Не пойду по домам. Не смотри на меня так. Глупая, может быть, я, но по-своему думаю. В каждом доме мужчина есть. С женщиной один раз я поговорю и уйду, он потом сто раз ей наперекор скажет; ударит ее, дэвов страха на нее напустит... Надо иначе делать, по моему разумению. Надо с теми говорить, кто далеко от мужчин. Половина наших женщин сейчас на Верхнем Пастбище живет, скот пасет. Ты знаешь закон Установленного: ни один мужчина не может туда пойти. Даже если жена там родит, не может пойти туда, если пойдет - все женщины камнями прогонят его. Потому что они - Жены Пастбищ. Скажи, когда собрание будет?

- Нана! - в волнении, первый раз называя так Гюльриз, вскочил Шо-Пир. Лучше и не придумать! Мудрая ты! Иди к ним. Через три дня молотьбе конец. Один день на канале работать будем. На пятый день собрание надо устроить. Как думаешь?

- Хорош, Шо-Пир, на пятый... Сядь здесь, зачем стоишь? Вот так... Завтра я пойду на Верхнее Пастбище, и останусь там. После молотьбы кончается время летнего выпаса. После молотьбы все мужчины вместе должны подняться на Верхнее Пастбище. Им надо увести вниз своих жен и свой скот; надо взять посуду, и вещи, и все, что дал скот за лето... Скажи всем: сначала собрание, потом пусть идут наверх... А я скажу Женам Пастбищ: есть новый закон спускаться в селение и гнать скот без мужчин. И мы придем в день собрания...

- А если побоятся женщины?

- Если женщины побоятся, тогда Ниссо нужно отдать Азиз-хону. Я этого не хочу, Шо-Пир. Если побоятся женщины, значит, моему сыну не нужна его глупая мать, значит, мне умереть пора...

Поймав себя на полупризнании, Гюльриз положила костлявые пальцы на шею Шо-Пира, привлекла его лицо к себе, пытливым, долгим взглядом изучала выражение его глаз.

Шо-Пир ждал, не понимая порыва старухи.

- Так, Шо-Пир, - голос Гюльриз дрогнул. - Я смотрю на тебя, и я верю тебе, ты, наверно, святой человек, тебе можно сказать... Знать мне надо: ты хочешь, чтоб Бахтиор взял в жены Ниссо?

Шо-Пир сам не раз думал об этом. И сейчас, прямо смотря в блестящие глаза Гюльриз, он, не задумавшись, коротко сказал:

- Да, Гюльриз.

Но сказав так, почему-то сразу почувствовал свое одиночество, душа его затомилась. Однако он поборол себя. Сняв руку Гюльриз и не отпуская ее, горячо воскликнул:

- Да, нана, твоему сыну я хочу счастья... Завтра утром иди на Пастбище!

И тихо добавил:

- А мне теперь можно спать...

- Правда, Шо-Пир, время спать! - ласково промолвила Гюльриз и провела ладонью по мягким его волосам, как будто большая голова Шо-Пира была головою сына.

Шо-Пир встал и, подумав о том, что за все последние семь лет жизни никто ни разу не гладил его волос, со стесненным сердцем направился к платану, под которым его ждала кошма, заменяющая постель.