Ниссо

- Науруз-бек! Слушай ты, Науруз-бек! - отчетливо и уверенно произносит Шо-Пир. - Ты кричал, Науруз-бек: "Пусть женщины сами скажут, чьи правдивы слова!" Зейнат Богадур о трех лунах сказала нам? О скисшем молоке нам сказала? Старая, мудрая женщина! Вот еще одна старая, мудрая женщина - среди этих, пришедших к нам, - кто не знает нашей Гюльриз? Здесь спор у нас был, Гюльриз, что делать с Ниссо? Скажи, Гюльриз, и ты свое слово, послушаем мы!

- Нечего ей говорить! - вскочив с места, подбоченясь, кривя лицо, пронзительно крикнула Рыбья Кость. - Я тоже женщина, говорить хочу! Распутница эта Ниссо, от мужа ушла, за двумя мужчинами прячется! Тварь она, зачем нам такую! Гнать ее надо от нас, гнать, гнать, гнать!..

- Правильно! Зачем нам такую? - подхватил с другой стороны пустыря Исоф. - Зараза она - наши жены не повинуются нам, Не собаки мы, хозяева мы наших жен! Азиз-хону отдать ее!

- Отдать! Пусть уходит! - выкрикнул еще какой-то ущелец, перешагивая через толкнувшуюся в его ноги овцу.

- Камнями бить!

Решающий момент был, казалось, упущен. Но тут сама Гюльриз легко, как молодая, выбежала вперед.

- Довольно волками выть! - перекрывая все выкрики, возгласила она. Меня, старую, слушайте! Кто слушает змеиные языки? Лжет Рыбья Кость, одержима она, наверно! Не мужчины взяли к себе Ниссо. Я сама взяла ее в дом, моей дочерью сделать хочу, нет дочери у меня! Пусть живет у меня, пусть посмотрят все, какой она будет! Силой взял ее себе Азиз-хон, не была она женою ему, ничьей женой не была. Не ханская у нас власть, новая у нас власть, какое нам дело до Азиз-хона?

Уронившая лицо на ладони, оскорбленная, полная смятения, ужаса, Ниссо теперь подняла голову, следит за старой Гюльриз. А Шо-Пир, зная, что дело решится голосованием, понимает, что расчет на Жен Пастбищ все-таки провалился; он обдумывает, что надо сказать ему самому, простое, самое важное. Он знает: ущельцы в своих настроениях переменчивы, язвительная насмешка и короткая острая шутка сразу всех расположат к нему...Ему вспоминается комиссар Караваев. Если бы, живой, он был сейчас здесь!..

А Гюльриз все говорила, рассказывая собравшимся о своей трудной жизни, в которой ни один человек не мог бы найти дурного поступка. Это было известно ущельцам. Даже самые враждебные Бахтиору люди относились к ней с уважением и потому сейчас слушали Гюльриз, не перебивая. И когда Гюльриз кончила говорить и воцарилось молчание, Мирзо-Хур испугался, что уже подсчитанные им будущие барыши могут выскользнуть из его рук. Он поспешно встал.

- Ты, Мирзо, молчи, - тихо сказал ему Кендыри. - Не надо тебе говорить.

- Скажу, не мешай, - махнул рукой купец и закричал собранию: - Пусть так! Как старый соловей, пела нам Гюльриз! Может быть, и красиво пела! Может быть, эту ханскую жену можно ставить здесь. Может быть, проклятие не падет на нашу землю. Я чужой человек, я пришел из Яхбара. Там власть одна, здесь другая. Но для честных людей повсюду один закон! Вы забыли, Азиз-хон платил за Ниссо сорок монет. Если у человека убежала корова и прибежала в чужое селение и чужие люди оставили ее у себя и не хотят вернуть тому, от кого она убежала, что скажет хозяин? Он скажет: "Отдайте мне деньги, которые стоит она, иначе вы воры!" Кто же из вас хочет славы: все живущие в Сиатанге воры? Дайте мне сорок монет, я отнесу Азиз-хону, тогда не будет беды! Так сказал я. Что ответите мне?

Довод купца снова вызвал волнение ущельцев: кто мог бы найти у себя сорок монет?

Снова поднялся Науруз-бек:

- Большинством решать будем! Поднимайте руки. Считать будем руки!

- Считать! Считать! - закричали ущельцы.

И тут с места поднялся Кендыри. До сих пор он держался незаметнее всех. Но он ясно ощущал: старики говорили то, чего ждал он от них, что ему было нужно. Но результат ему был нужен другой. Людей здесь, в Сиатанге, для него не существовало: в затеянной им тонкой игре он относился к ним, как к фигурам на шахматном поле; Ниссо представлялась ему пока только одной из пешек... Но именно этой пешкой рассчитывал он кончить большую игру... Уверенный в себе, встав с места, он очень спокойно потребовал:

- Я говорить хочу!

Казалось бы, Кендыри был всего-навсего брадобреем. Почему бы приверженцы Установленного захотели внимать ему? Но, услышав его требовательный возглас, Науруз-бек закричал:

- Пусть говорит! Слушайте Кендыри все!

И покорные Науруз-беку старики мгновенно примолкли. В наступившей тишине Кендыри не торопясь подошел к Шо-Пиру, улыбнулся ему, молитвенно сложив на груди руки, обратился к ущельцам.