Нить Лекаря

Все пороки проистекают из нищеты, невежества, зависти, злобы и несправедливости, хаоса, царящего в душах. Живи каждый человек в совести и, прежде всего те, кто играет руководящую роль, мир давно бы изменился, избавился бы от всей заразы и оздоровился.

И всё-таки уход авторитета не давал мне покоя. Я видел в каких мучениях, тяготах умирали люди, оставившие после себя тёмный шлейф деяний. А здесь во сне, в светлых грёзах. Лёгкая смерть для того, кто жил по жестоким воровским законам, кто их поддерживал. Видно, что внутри сохранилось нечто неиспорченное, незапятнанное грязью и изъянами нашей юдоли. Понадобилось мгновение, и бывший вор отказался от всего внешнего, наносного. Согласие с совестью, понимание простоты жизни, с её девственной чистотой, с берёзками, грибами, в кругу близких, стало поворотным пунктом в судьбе, длинной-предлинной дороге.

Можно ли избежать этого блуждания по трагедиям, потерям? Я верю, что настанет такое долгожданное время, когда каждая рождённая на земле душа больше не испытает страхов, унижений, несправедливостей. Ей будут рады, и она сама с первых и до последних дней щедро одарит радостью и добром.

***

Прошло ещё несколько дней. Меня вызвали к начальнику лагеря, где я опять подробно рассказал о случившемся. Арсений Петрович крайне деликатно задавал вопросы, а после предложил выпить с ним чаю, чего никогда не случалось, даже учитывая наши отношения врач-пациент. Я был крайне удивлен его учтивостью. Он же, по-видимому, нисколько не видел странностей в своём поведении. Затем начальник лагеря уведомил меня о необходимости собраться в кротчайшие сроки, передать дела моему помощнику и отправиться на машине на железнодорожную станцию. Я решительно ничего не понимал. События развивались столь стремительно, что мне оставалось им только подчиниться. Задавать же вопросы в таком случае было как-то неуместно. Само объявление о поездке не содержало ни нотки надменности, ни повелительности. Выглядело всё крайне странным. Крепкий мужчина 45-ти лет, привыкший повелевать, иногда кричать, вёл себя чересчур обходительно, изображая даже дружелюбие. Арсений Петрович продолжал «лить елей», говоря о том, что за время моего пребывания он успел ко мне привыкнуть, что уважает людей в белых халатах, особенно меня, не просто врача, но учёного, профессора. Его монолог продолжался строго до тех пор, пока ему не доложили о готовности машины. Тогда начальник лагеря ещё раз попросил меня поторопиться. Пожал руку, пожелав счастливого пути.

***

Порой судьба обманчиво коварна, а порой сверкнёт своей улыбкой. От её теплоты на душе становится хорошо, светло, радостно. Тихое ощущение счастья проникнет в тебя, греет, обнадёживает, пробуждая забытые мечты. Ты словно просыпаешься от тяжёлого гнетущего дурмана, начинаешь дышать легко и свободно. Молодеешь.

Одетый в свой старенький костюм и поношенное пальто, с потёртым чемоданом, я ехал на станцию с шофёром и сопровождающим. За без малого два года проведённых на Севере среди его красот и непередаваемого очарования у меня накопилось много впечатлений. Но всё же за колючей проволокой, с вышками, часовыми, одинокими фонарями, что болтались от ветра, поскрипывая, лаем сторожевых собак, чувства прекрасного сильно притуплялись. Накладывала отпечаток тяжёлая гнетущая обстановка безысходности, пошлости, низости нравов, обречённости. Жизнь здесь текла однообразно, предсказуемо, по распорядку. Хотя пробивались ростки истинно живого мироощущения. Люди всё равно находили повод порадоваться, отвлечься от серости, внутренней мглы.

Перед отъездом я успел попрощаться с друзьями. Расставание с ними было непростым. Но уезжая, я чувствовал, что забираю их всех с собой. Будущее не обмануло моих ощущений. В течение двух лет все трое вышли на свободу, и мы встретились вновь, чтобы жить и творить.

А сейчас машина увозила меня всё дальше и дальше от лагеря. Я вырвался из «затхлости» на свежий воздух. Пейзаж за окном автомобиля, дорога вперёд, не назад, обратно в темницу, а на волю, точно выталкивали из меня грузный лагерный дух, который, не смотря на все мои усилия, всё же проник внутрь. Я вспоминал до мелочей нашу прощальную встречу с Арсением Петровичем и догадывался, что больше не вернусь сюда. Мысленно я желал продержаться всем тем, кто остался там отбывать свой срок. Кто должен искупить свою вину за все те прегрешения, совершённые ими против совести и человеческой природы не только за одну эту жизнь, но, как мне открылось здесь, и предыдущие. Боже, как мудро устроен Твой мир! Порой бывает не просто сложно, а невозможно найти причину происходящего, окидывая взором только один земной путь. Нельзя дать полную оценку единственному дню, не принимая в расчёт предшествующие. Источник как праведности, так и неправедности может лежать вне поля нашего нынешнего мировоззрения.