Поездка в комфортной машине, со шторками, несущейся по ночной Москве оказалась не очень долгой. Мой сопровождающий ещё на аэродроме уведомил меня о завершении своей «миссии», тепло попрощался. Дальше я попал под опеку людей в штатском, но с военной выправкой. Складывалось впечатление, что очутился внутри какого-то часового механизма, где все его детали работали слаженно, без сбоев, всё выверено до мелочей, здесь знают цену времени, понимают и исполняют чётко, без промедления, получаемые приказы и поручения.
Мне по-прежнему никто ничего не говорил, ехали в тишине, но это и к лучшему. Разговаривать мне не хотелось, а по опыту уже знал, предстоит что-то серьёзное, поэтому внутри настраивался на сложную работу.
Наконец, мы въехали в какое-то закрытое ведомственное медицинское учреждение, с охраной, высоким забором. Машину знали и везде пропускали. Впереди сидящий человек предъявлял пропуск, который, как по волшебству, открывал все ворота́. Наш путь лежал через высокие разлапистые ели. Меня всегда интересовал вопрос, почему рядом с административными зданиями высаживали именно эти деревья, хотя, ответ, наверно, напрашивался сам собой, чтобы была издалека видна принадлежность строений к власти.
Остановились возле трёхэтажного большого особняка с колоннами и белыми ступеньками. Меня попросили поторопиться. Навстречу выбежала медсестра в медицинском халате, поздоровалась со мной и ввела в курс дела. Ни одного лишнего слова. Она провела меня по освещённым коридорам с мягкими коврами на полу в кабинет, чтобы я смог переодеться и подготовиться к операции. Я всё делал быстро, привычно, готовясь снова спасать ещё одну жизнь. Вскоре мы с моей провожатой были в операционной…
Должен сказать, после короткого, но крайне ёмкого разговора с медсестрой, я уже понял всю сложность положения, а после моих уточняющих вопросов и очень точных ответов на них, стало совсем предельно ясно, ребёнка ещё можно спасти, а женщину… Мысль эта засела тут же в голове. Неужели опоздали. Понимал, моей вины в том не было, а всё же горькое чувство досады появилось и пока не покидало. Параллели с Отто всплыли как-то сами собой и тут же исчезли из поля зрения. Снова больное сердце и роды… Сколько же боли, горестей, радостей вмещает этот пульсирующий в своём ритме священный сосуд. И как велико его влияние на весь наш человеческий век.
Опять борьба за жизнь. В минуты отчаянного противостояния со смертью некто иной "я" выходил из тени и начинал интуитивно руководить всеми моими действиями. Каким-то другим, внутренним зрением начинал созерцать организм пациента, видеть суть его недуга. В таком состоянии мне удавалось находить единственно верный способ вмешательства. Говорили, что, находясь рядом с мной, ассистенты испытывали чувство твёрдой без сомнений уверенности в благополучном исходе даже сложнейших операций. Может и так, но лично я весь погружался в процесс. Невидимая нить всегда в такие моменты связывала наши сердца. Начиналась совместная борьба в едином ритме. В подобные минуты слияния я испытывал безусловную любовь к незнакомому мне человеку, тому, кто лежал сейчас на операционном столе и нуждался в моей помощи. Именно в такие мгновения мне открывалась его судьба словно лента кинохроники, окрашенная эмоциями, переживаниями. Все действующие лица представали с истинными намерениями, без прикрас. Фальшь, корысть выпячивались на передний план, обнажая не всегда искреннюю натуру, срывая покровы лицемерия.
Сейчас мне открылась драма несчастной женщины, вся вина которой в том, что она «попалась на глаза» непосредственному начальнику мужа, человеку беспринципному в достижении своих целей. Перед ней встал мучительный нравственный выбор, где на одной чаше весов измена, а на другой – жизнь любимого супруга, не говоря уже об очевидной угрозе успешной карьере, крах семьи. Дело ещё осложнилось и тем, что «хозяин положения» всерьез увлекся «жертвой» и ни в какую не хотел отпускать её от себя. Он мечтал о сыне, пусть и внебрачном от этой женщины. Итогом стала беременность и отчуждённость от мужа, порицание от «всезнающих» блюстителей моральной чистоты, взявшихся судить не с позиции истинной добродетели, а исключительно с целью обелить себя за счёт «падения» других. Кто бывал в такой ситуации, тот знает, какой разрушительной силой обладает уничижительная молва, порой доводя оступившегося человека, особенно не по своей воле, до крайностей. Вместо того, чтобы поддержать и не дать упасть ещё ниже, помочь подняться. Но такой акт требует мудрости и внутренней силы, чего так не хватает в обычной жизни.
Поэтому для себя решил сделать всё зависящее от меня, но спасти эту сильную, любящую женщину, испившую до дна свою чашу страданий, унижений, страхов, мук совести. Она должна жить. Не только для себя, но теперь ради дочери. Всё ещё можно исправить. Ведь дочь не входила в планы «хозяина». К тому же он начал уже охладевать в своих чувствах к жене подчинённого, обратив свой взор на другую «жертву».