Нить неизбежности

— Слушай! Я тебе разве не говорила, что ты здесь никто?! Молчи и делай, что я скажу! Или ничего не делай. — Несмотря на решительный тон, было заметно, что Лида и сама не слишком уверена в том, что надо куда-то спешить. Она присела на край Чаши, свесив ноги в клубящуюся поверхность Тлаа. Со стороны могло показаться, что она погрузилась в глубокую и беспросветную задумчивость, но на самом деле ей всего лишь хотелось избавиться от тяжёлых копошащихся в голове мыслей, которые мучили её все последние дни.

— Извини, — сказала она после долгой паузы. — Извини — ты здесь ни при чём. Ты прав — я действительно боюсь, что правда окажется не такой, как я хочу. Страшно боюсь. Безумно. Так что не буду я ждать, пока Мария соберётся. И ты тоже здесь побудь. Пока. Я сама должна. Понимаешь — сама.

— Ты ничего никому не должна. — Онисим присел рядом и осторожно, словно боясь спугнуть, положил ладонь на её плечо.

— Если это он, об этом должна знать только я. Понимаешь — только я! Не хочу выглядеть дурой. Зря тебе сказала, что в письме. Зря… — Она внезапно сорвалась с места, спрыгнув в клубящуюся голубизну, и побежала к центру чаши, всё глубже погружаясь в туман.

— Стой! — Онисим бросился следом, но было уже поздно — свихнувшаяся девчонка исчезла, затерялась, растворилась в тумане. Там, в бездне Тлаа, стоит сделать шаг в сторону, и след будет потерян.

Он сам не смог бы себе объяснить, почему бросился вслед, не имея никакой надежды настигнуть её в бесконечности. Разумней было бы попробовать дождаться её возвращения, а ещё разумней — просто забыть о ней и заняться своими делами, двинуться к той цели, ради которой он и прибыл на этот остров, навстречу гаснущей надежде, которая однажды вытащила его из спасительной дремоты. Марии больше нет, Лида скрылась, Рано остался у могилы дожидаться честно заработанного спиртного, Адриан убежал от греха подальше, помня о незавидной судьбе брата, а все остальные так и торчат на берегу, не желая упустить ни минуты бесконечного курортного сезона. Самое время было бы заняться приручением Тлаа, как советовал брат Ипат. Самое время… Только ноги сами несли его туда, где в искрящемся мареве в последний раз мелькнула волна выгоревших на солнце волос.

Все последние дни Лида почти не отходила от Марии, которая далеко не всегда была похожа на умирающую — пару раз она даже пыталась подняться, а потом потребовала, чтобы Оисим вынес её во двор и усадил в кресло.

«Мальчик мой, Лида — такая славная девочка, хотя сама этого не понимает, — однажды прошептала старуха, воспользовавшись тем, что Лида ушла покурить за изгородь. — Я боюсь за неё. Она такая доверчивая, такая беззащитная. Я в её возрасте тоже верила всем и всему и страшно боялась разочарований. Когда веришь во что-то слишком беззаветно, нет ничего больнее, чем разувериться. Онисим, вы мне тоже крайне симпатичны, а я редко ошибаюсь в людях. Берегите её, если получится…»

Как же — убережёшь её!

Твердь ушла из-под ног, безбрежная пустота заполнила невидимое пространство, и оставалось только мчаться куда-то, не ощущая движения, стараясь лишь не упустить шлейф едва различимого запаха духов. Вдруг показалось, что где-то на краю поля зрения мелькнул её светящийся силуэт, но тут же слился с непроницаемой тьмой. По винтовой лестнице, протыкающей пространство насквозь, неторопливо поднимались вверх какие-то люди — старые и молодые, мужчины и женщины, ленивые и упрямые, слабые и сильные, добрые и не очень. Неподалёку от перил светилась яркая надпись: «Восхождение в Царствие Небесное стоит тех трудов, которые вы на него потратите». Это напоминало рекламный плакат, который был ничем не хуже и не лучше тех, что теснятся у обочин земных дорог, И почему-то было совершенно ясно, что те, кто продолжал движение вверх, едва ли скоро попадут туда, куда стремятся.

— Лида! — крикнул Онисим в пустоту, но в ответ донеслось неизвестно от чего отразившееся эхо: — Лида-а-а-а-а!

Теперь хотелось встретить давешнюю всезнающую крысу и крутить ей хвост до тех пор, пока она не скажет, где тут что и где кого искать. Хотя хвоста у неё, кажется, не было…

— Лида-а-а-а-а! — Кричать, конечно, бессмысленно, но это — единственное, на что хватает фантазии здесь, где тело не находит опоры, взгляду не за что зацепиться, кроме дурацкой надписи, времени нет совсем, а душе с каждой несуществующей минутой становится всё более зябко. — Лида-а-а-а-а!

Ход времени действительно не ощущался — так могла пройти незамеченной целая вечность. Кусок окружающей темноты раскрылся, словно раковина моллюска, и из образовавшейся трещины, заполненной слабым зеленоватым свечением, донёсся сосредоточенный женский голос:

— Гражданин, своими несанкционированными криками вы препятствуете поддержанию должного уровня торжественности процедуры восхождения. Прошу вас либо удалиться, либо замолчать.

— Какого восхождения? — спросил Онисим, чтобы поддержать разговор. Если невидимая собеседница не пропадёт так же внезапно, как появилась, можно будет спросить и о том, что действительно интересно.