Нить, сотканная из тьмы

Нет, возразила я, это было бы ужасно неправильно.

— Неправильно лишь по их законам, — сказала Селина.

Да нет же! И потом, разве можно убежать из Миллбанка, где в каждом коридоре решетки с запорами, надзирательницы и караульные?.. Я посмотрела на деревянную дверь и жалюзи на оконце.

— Вам бы понадобились ключи... и еще куча всего невообразимого. И что бы делали, даже если б побег удался? Куда вам идти?

Селина не сводила с меня глаз, по-прежнему казавшихся очень темными.

— Зачем ключи, когда есть помощь духов, — сказала она. — А пришла бы я к вам, Аврора. И мы бы вместе уехали.

Вот так и сказала. Именно так. Теперь я не смеялась. Она полагает, я с ней уеду? — спросила я. Наверное, придется. Неужели она думает, что я брошу... Брошу — что? Или кого?

Мать. Хелен и Стивена, Джорджи и других будущих племянников. Могилу отца. Читательский билет в Британский музей...

— ...Свою жизнь, — закончила я.

Она даст мне жизнь лучше, сказала Селина.

— Мы же без гроша, — парировала я.

— Взяли бы ваши деньги.

— Это деньги матери!

— У вас должны быть свои деньги. Есть вещи, которые можно продать...

Какая дурь! — вскрикнула я. Да нет, хуже — идиотизм, безумие! Как бы мы жили вдвоем, сами по себе? Куда бы мы поехали?

Еще не договорив, я увидела ее глаза и поняла...

— Вы только представьте жизнь там, где всегда солнце! — сказала Селина. — Вообразите яркие города, которые вы так хотели увидеть: Реджо, Парма, Милан, Венеция... Мы бы смогли жить в любом из них. Мы были бы свободны.

За дверью послышался хруст песка под башмаками миссис Притти.

— Мы сошли с ума, Селина, — прошептала я. — Сбежать из Миллбанка! Это невозможно. Вас сразу же схватят.

Она будет под охраной друзей-духов. Нет, в это нельзя поверить! — воскликнула я. Почему? — спросила Селина. Пусть я вспомню о вещах, которые она мне прислала. Почему бы теперь ей не прислать себя?

Нет, это немыслимо, твердила я.

— Будь это возможно, вы бы сбежали еще год назад.

Она выжидала, потому что ей была нужная. Нужна, чтобы отдать себя.

— И если вы меня не возьмете... Что вы станете делать, когда положат конец вашим визитам? Так и будете завидовать сестре? Жить вечной узницей своей темной камеры?

Перед глазами вновь возникла тоскливая картина: я в грязно-буром платье сижу подле состарившейся матери, которая сварливо брюзжит, что я читаю слишком тихо или чересчур быстро.

Но ведь нас разыщут, сказала я. Схватит полиция.

— Когда мы покинем Англию, нас не достанут.

О нашем поступке станет известно. Меня будут узнавать на улицах. Общество нас отринет!

Когда это вы пеклись о месте в подобном обществе? — спросила Селина. Какое вам дело, что о вас подумают? Мы будем жить вдали от всей этой суеты. Отыщем предназначенный нам уголок. И она займется делом, для которого создана...

Селина покачала головой.

— День за днем я проживала свою жизнь и считала, что все о ней знаю. Ничегошеньки-то я не понимала. Думала, вижу свет, а глаза мои были закрыты! Все эти несчастные дамы, что приходили ко мне, касались моей руки и забирали кусочек моей души, были всего лишь тенью. Вашей тенью, Аврора! Я искала вас, а вы искали меня, свою половинку. И если теперь вы позволите нас разлучить, мы, наверное, умрем!

Моя половинка. Я это знала? Селина говорит — да.

— Вы догадались, вы почувствовали. Знаете, я думаю, вы это поняли раньше меня! В тот самый первый раз, когда меня увидели.

Я вспомнила Селину в той светлой камере: лицо подставлено лучику солнца, в руках фиалка... Выходит, я не просто так смотрела на нее?

— Не знаю. — Я прижала руку к губам. — Ничего не знаю.

— Не знаете? Взгляните на свои пальцы. Вы не знаете, ваши ли они? Оглядите себя — это все равно что смотреть на меня! Мы с вами — одно и то же. Мы две половинки, отсеченные от одного куска сияющего вещества. Я бы могла сказать «Я люблю тебя» — это легко, вроде того что ваша сестра скажет мужу. Я бы могла четырежды в год сказать это в тюремном письме. Но моя душа не любит, а переплетена с вашей душой. И наша плоть не любит, а, будучи одним и тем же, стремится впрыгнуть в себя. И если этого не сделает, она зачахнет! Мы сродны. Вы знаете, каково расставаться с жизнью, покидать свое «я» — сбрасывать его, точно платье. Вас перехватили, прежде чем оно было окончательно сброшено, да? Поймали и впихнули в него обратно, а вы не хотели возвращаться...

Разве духи допустили бы это, если б в том не было смысла? Ведь отец взял бы меня к себе, если б не знал, что я должна остаться.

— Он отправил вас назад, и вы достались мне. Вы были небрежны к своей жизни, но теперь она моя... Все еще будете спорить?

Сердце мое жестко билось о грудь там, где прежде висел медальон. Оно ударяло, как боль, бухало, точно молот.

— Вы говорите, что мы сродны. Что мое тело — все равно что ваше и меня сотворили из сияющего вещества. Наверное, вы плохо меня разглядели...