Нить

Она не удержалась и раскрыла ее. Ей было известно, что муж немного знает немецкий, но вряд ли настолько, чтобы свободно читать. На титульном листе стояло посвящение: «Für Grigoris Gourgouris. Vielen Dank, Hans Schmidt. 14/6/43»[8].

Катерина захлопнула книгу. Она уже поняла достаточно: Гургурис был в дружбе с каким-то немцем. Она с отвращением поставила том обратно на полку, решив поскорее забыть о том, что видела.

Во всех комнатах был одинаковый темно-бежевый линолеум на полу, на стенах кремовые обои с тиснением, а двери, плинтусы, рейки, на которых висели картины, оконные рамы и ставни (всегда закрытые) были выкрашены в стандартный, практичный коричневый цвет.

На полу было несколько ковров и один-два пейзажа на стенах в каждой комнате. Мебель в основном новая, некоторые кресла и диваны выглядели так, будто на них никто никогда не сидел. На длинном обеденном столе, вокруг которого стояло восемь стульев, а в центре – канделябр, не было ни одной царапинки, застекленный буфет в том же стиле был совершенно пуст. На буфете стояла огромная хрустальная ваза без цветов.

Катерина начала распаковывать свои немногочисленные пожитки. Икону, которую подарила ей на свадьбу Евгения, поставила на пустую полку в гостиной. В этом безликом доме она казалась одинокой и какой-то неуместной. Фотографию Евгении Катерина решила не ставить на буфет. Пусть лежит вместе с заветной фотографией Димитрия в коробке, спрятанной в шкафу под одеждой.

Кухня оказалась хорошо оборудованной, с современной плитой, а заглянув в шкафчики, Катерина увидела целые ряды вставленных друг в друга алюминиевых кастрюль и сковородок. Совсем не то, что на улице Ирини.

Идеально подогнанные ставни не только задерживали свет, но вдобавок еще не пропускали воздух, и во всех этих мрачных комнатах стоял один и тот же удушливый запах пыли и плесени.

Катерине хотелось распахнуть все окна и двери, поставить во все вазы свежие цветы, но она полагала, что мужу этот дом нравится таким, как есть, а значит таким он и должен оставаться.

Дом был просторный, и это могло бы показаться роскошью, но Катерина считала, что места тут слишком уж много для двоих. Все это нагромождение разноцветных ковров, одеял и вышитых подушек было так не похоже на ее прежнее обиталище, что возникало чувство, будто она попала в другой мир.

Наверху, в спальне, стоял огромный пустой шкаф, и Катерина повесила туда несколько платьев. Для женщины ее профессии одежды у нее было немного, и муж уже выразил желание, чтобы ближайшие месяцы она посвятила шитью новых нарядов для себя.

– Моя малышка должна выглядеть красоткой! – сказал он утром, похлопывая ее пониже спины. – Так что берись за дело, сшей себе что-нибудь. У тебя же есть швейная машинка?

Зингер, подаренный Константиносом Комниносом несколько лет назад, еще вчера привезли с улицы Ирини, и теперь он стоял на полу в столовой.

Вечером Гургурис принес домой несколько отрезов материи: бледно-розовой в клетку, желтой с красными розочками, мятно-зеленой в полоску. Все они были не в ее вкусе, но она решила, что теперь это входит в требования ее новой «работы»: одеваться так, как хочет муж.

Домработнице, очевидно, было сказано, что кухарка в доме больше не требуется. Она по-прежнему приходила раз в день – подмести полы и отполировать и без того сверкающую мебель, – но готовку Гургурис желал препоручить жене. С трепетом Катерина раскрыла поваренную книгу – свадебный подарок Евгении. Раньше она готовила только по устным рецептам, приспосабливая их к своему вкусу, подбирая нужное количество трав и специй, и следовать печатным инструкциям было непривычно.

Каждый день молодая супруга отправлялась гулять, часто заходила к Евгении, которая еще с конца войны работала дома. Изредка и Евгения бывала на улице Сократус, хотя как-то раз неосторожно проговорилась, что в этом огромном мрачном доме ей делается жутковато.

– Мне тоже, – вздохнула Катерина, – а мне здесь жить…

Они сидели на кухне за эмалированным столом, на одном конце которого уже были сложены продукты для ужина.

– Но он, по крайней мере, красивый и просторный, – поспешно добавила Евгения.

Катерина начала мыть чашки. Муж любил каждый вечер съедать ужин из трех блюд, и пора было приниматься за готовку.

– Как семейная жизнь? – шутливо спросила Евгения.

– Я справляюсь.

Ответ был, пожалуй, слишком поспешным, зато правдивым. Она справлялась с этой новой жизнью, как с необходимой работой. Каждый день ей нужно было выполнять определенные обязанности, чтобы соответствовать роли жены, кухарки и экономки.

Гургурис решил, что она должна сидеть дома. Если попадется какая-то особо важная или сложная работа, он принесет домой, и пусть себе шьет, а в мастерской ей делать нечего.