Нить

Для Розы Морено это одеяло, согревавшее по ночам их с мужем, имело огромное символическое значение.

– Даже если проживу еще тысячу лет, – говорила она, – все равно его не закончу. У этой работы есть только начало, а конца ей не будет.

Слова Розы отпечатались в памяти Катерины. С этих пор любовь и шитье для нее остались связанными навсегда.

За каких-нибудь несколько минут до того, как Саул пришел домой, Катерина сделала последний стежок и с гордостью выложила готовую работу на стол, а тоненькую иголку воткнула в мягкую внутреннюю сторону крышки.

– Прекрасно, Катерина, – проговорила Роза, откладывая свое рукоделие, чтобы полюбоваться на Катеринину вышивку. Она уже несколько недель смотрела, как девочка работает, – без сомнения, ничего лучше она еще не делала. – Давай поищем какую-нибудь салфетку, завернуть.

Когда вышивка была завернута, Катерине настало время идти домой. Запах фаршированных овощей, гемисты, которую готовила Евгения, доносился сюда из соседнего дома и говорил о том, что ужин почти готов.

Спор по поводу будущего близнецов так и не утих и продолжался за столом.

– Вон Исаак уже ушел из школы, и ничего! – ныла София.

– А нам почему нельзя? – подхватила Мария.

Евгения спокойно резала помидоры в салат. Ее близнецы никогда не любили школу, и она знала, что они частенько прогуливают уроки. Двойняшки явно не видели большого смысла в образовании, им хотелось поскорее вырваться в большой мир и наслаждаться свободой.

– Исаак – другое дело. Он войдет в семейное предприятие. Будет подмастерьем, – спокойно ответила мать.

Три девочки за столом ждали ужина. Мария в волнении крошила ломоть хлеба на маленькие кусочки. София, которая всегда высказывалась за обеих, не отступала.

– А мы почему не можем быть подмастерьями?

– Можете. Можно попытаться найти места учениц у ткачих. Или я сама вас буду учить.

– Но мы не хотим делать то, что делаешь ты.

Евгения знала не хуже самих близнецов, что у них слишком мало терпения, чтобы быть ткачихами или швеями. София раз сумела дошить образец, хотя и очень неуклюже, а у Марии гибкости пальцев не хватало даже на самые простые швы. И все же матери не хотелось, чтобы дочки шли в табачницы. Кто знает, куда такая жизнь их заведет.

Спор повторялся по кругу снова и снова. Катерина сидела молча. Съела то, что лежало перед ней на тарелке, и потихоньку отошла к кровати. Вынула из кармана завернутый в салфетку подарок и сунула под подушку.

Наутро, перед тем как идти в школу, Катерина положила свой подарок на табуретку возле ткацкого станка. Сегодня у Евгении были именины, и девочка знала, что, управившись со всеми делами по хозяйству, она сядет ткать.

Когда Евгения развернула сверток и носовой платок упал ей в ладонь, глаза у нее широко распахнулись от удивления. Что-то потрясло ее даже сильнее, чем вышитые с безукоризненным искусством ее собственное имя и лепестки розы, на которых видна была тень. Над великолепно вышитым цветком летела бабочка – с крыльями, с усиками. Точность деталей была поразительной. С платком в руке Евгения поспешила в соседний дом.

– Роза, – сказала она, приподнимая занавеску и входя в дом Морено, – ты это видела?

– Да, конечно. Она при мне вышивала.

– Не знаю, что и сказать…

– У этой девочки огромный дар. Я тоже, как и ты, глазам не поверила.

– Но как может десятилетняя девочка такое вышить?

– Не знаю. Даже Саул говорит, что никогда не видел ничего подобного. Я ей показала азы, но теперь она уже сама себе мастерица.

– Так, значит, это правда ее работа? Я было подумала, что ты ей помогала…

– Даже не прикасалась! Все ее рук дело, можешь мне поверить. Рядом с ее вышивками мои кажутся топорными.

– Вот бы моим близнецам хоть немного ее таланта…

Женщины посмеялись, поболтали еще немного, и Евгения засобиралась домой. Ей нужно было доткать ковер до конца месяца, а значит сегодня придется постараться как можно больше часов провести за станком.

– С днем ангела, Евгения, – сказала кирия Морено.

– Спасибо, – поблагодарила та и улыбнулась. – Заходи к нам вечером, чем-нибудь сладким угощу.

Она вернулась домой и все утро ткала, мечтая об обеспеченном будущем Катерины и одновременно тревожась о том, что это будущее уготовило ее упрямым двойняшкам.

Ее мечты прервал резкий стук в дверь. Это был почтальон. Теперь он появлялся в доме номер пять на улице Ирини сравнительно нечасто, поскольку Зения стала писать реже, однако, поздоровавшись, Евгения протянула руку, ожидая получить привычный маленький светлый конверт, подписанный знакомым тонким почерком.

Но на этот раз письмо оказалось отпечатано на пишущей машинке и на конверте стояло ее имя.

По виду письма было ясно, что государство рассылает тысячи таких – совершенно одинаковых, не считая собственно имени. В нем сухо сообщалось, что муж Евгении Микаэлис Караянидис (имя было вписано от руки в специально оставленном промежутке) пропал без вести пять лет назад и, хотя твердых доказательств нет, может считаться погибшим.

Вот уже много месяцев Евгения даже не вспоминала о муже, и теперь ей трудно было горевать. Она свое отгоревала давным-давно.