Нити магии

Как все могло измениться так сильно с моей последней поездки в Копенгаген? Одиннадцать лет назад мы приезжали сюда вместе с отцом. Тогда я еще была чьей-то дочерью, чьей-то сестрой. На троне сидел другой король. Южные княжества Шлезвиг и Гольштейн еще принадлежали Дании – до того, как Пруссия отняла их. Война и смерть разделили прошлое и настоящее подобно удару топора: война уменьшила территорию Дании, а холера проредила население. В течение нескольких лет единственное, что увеличивалось в Дании, – это число кладбищ и сиротских приютов.

«Но, возможно, этот отлив наконец-то сменяется приливом», – думаю я, глядя, как Ева вытирает рот платком с вензелем Вестергардов, а Хелена говорит ей, чтобы она оставила платок у себя. Теперь трон занимает другой правитель, король Кристиан IX. А мастерская Торсена наконец стала продавать больше белого кружева, чем черного.

За оконным стеклом сельская местность сменяется длинными серо-голубыми полосами каналов. Сначала я замечаю шпиль Копенгагенской биржи: четыре сплетенных воедино драконьих хвоста устремлены прямо в небо. Деревянные корабли и ярко окрашенные здания отражаются в воде. Женщины в длинных многоярусных юбках и мужчины в черных сюртуках прогуливаются по тротуарам, вдоль которых высажены деревья. Здесь так много красок, у каждого наряда свой оттенок, это целая соната кринолинов и кружев, слоистых оборок, выглядывающих из-под плотных бархатных плащей. Город буквально вибрирует от перестука подошв и конских подков, звона колоколов, в воздухе висит запах морской соли и мочи, свежего хлеба и копоти. Копенгаген выглядит почти как прежде, но не совсем. Точно так же я сейчас улавливаю в выросшей Еве отблеск прежней малышки, хотя ее черты меняются с каждым годом. Мое сердце сжимается, когда мы проезжаем мимо площади, где Ингрид однажды бросила монетку в бронзовый фонтан Милосердия.

Я гадаю, как она выглядела бы сейчас.

– Круглая башня, – объясняет Хелена Еве, указывая на величественное строение, мимо которого проезжает наша карета. – Внутри у нее не лестница, а широкий винтовой подъем.

Когда-то мой отец стоял вон там, у подножия башни. «Больше ста лет назад, – сказал он, подкручивая усы, – русский царь Петр Великий въехал на самый верх башни на коне, а его жена Екатерина ехала следом в карете».

«Это выдумка или нет?» – спросила я, повернувшись к Ингрид. Ей тогда было двенадцать, а мне всего пять. Она радостно хлопнула в ладоши, обтянутые перчатками. «Это правда!» – объявила она.

Потому что такова была магия Ингрид. Я умела соединять заново разорванное, а она всегда могла почувствовать, лгут люди или нет.

«Прекрати тратить магию на такие мелочи! – негромко, но резко приказал ей отец. – Марит, в следующий раз просто спроси меня. Разве я когда-нибудь лгал тебе?»

«Я не просила ее использовать магию. Тем более что она уже применила ее», – упрямо возразила я, надув губы. Ингрид делала один жест каждый раз, когда выпускала свою магию. Она крепко сжимала руки по бокам в кулаки, обхватывая большие пальцы так, что кисти ее рук становились похожи на гребенчатые раковины моллюсков. Казалось, она изо всех сил старается сосредоточиться.

«Зачем ты это делаешь? – спросил у нее в тот день отец. – Зачем ты так испытываешь судьбу?»

«А разве ты беспокоишься всякий раз, когда садишься в повозку или на лошадь? – выпалила она в ответ. Краснота собиралась у основания ее шеи, словно грозовые тучи. – Или когда отправляешься на работу в шахту? Ведь каждый раз ты рискуешь погибнуть. Но это дает тебе некую выгоду или удобство, и потому ты считаешь, будто риск того стоит».

«Это другое дело», – возразил отец, хлопнув ладонью по железным перилам.

Но в итоге это оказалось одним и тем же. Для них обоих.

* * *

В тот день, много лет назад, мы приехали в Копенгаген, чтобы посетить Национальный банк.

Сейчас мне больно видеть это здание в сверкающей бахроме сосулек, острых, как ножи. Мой отец и Ингрид стояли вон там, споря из-за магии, а потом мы прошли вслед за ним в высокие двери банка, чтобы открыть для нас на будущее сберегательные счета. Это были скромные сбережения, предназначенные для того, чтобы помочь нам в том случае, если с отцом что-нибудь случится в шахте.

Я украдкой бросаю взгляд на Хелену, которая достает из корзины пакеты, завернутые в бурую бумагу, и раскладывает их, точно создавая произведение искусства. С отцом в шахте действительно что-то случилось, после чего нам принесли письмо, которое было найдено на его трупе. И сейчас оно прожигает мой карман. Конверт передали нам вместе с другими его личными вещами. Лишь несколько лет спустя до меня дошло: странно, что он решил написать это письмо, если надеялся все-таки вернуться домой, к нам. Я была слишком сосредоточена на том, что это его последнее послание, непонятное, беспорядочное. И на том, что оно было адресовано только моей сестре.

«Для Ингрид, – писал отец своим неровным почерком. – Я закрыл ваши счета. Мне нужны были эти деньги. Прости. Будь Гердой».