Нити магии

Ева смотрит во все глаза на лестницу, которая спускается в фойе, словно складчатая юбка, сделанная из мрамора, и эта роскошь вызывает в моей душе неожиданный приступ гнева. Я пытаюсь сопротивляться ему. Но вижу лишь, как Ингрид плачет над раковиной, не зная, как растянуть деньги, оставшиеся после смерти отца, и беспокоясь, что придут сборщики долгов и разлучат нас навеки. Что-то у меня внутри застывает при виде великолепного портрета в золотой раме, портрета Алекса Вестергарда, покойного мужа Хелены. Мы с Ингрид едва смогли позволить себе похоронить нашего отца в простом сосновом гробу, в могиле, расположенной у самой ограды, где хоронят бедняков, и эта могила отмечена лишь маленьким тонким крестом.

– Нина, – обращается госпожа Вестергард к домоправительнице, – я хотела бы представить тебе свою дочь Еву. – Чуть слышный ропот изумления пробегает по рядам слуг, прежде чем они кланяются и делают реверанс, не нарушая строя. – Ева, это наша домашняя прислуга. Скоро ты будешь знать их всех по именам, а они позаботятся, чтобы все твои нужды были удовлетворены.

– Добро пожаловать, барышня Вестергард, – произносит Нина, протягивая руку к Еве. – Могу я принять ваш плащ?

Услышав свою новую фамилию, Ева заливается румянцем, а Хелена поворачивается ко мне.

– Нина, это Марит Ольсен, которая отныне будет одной из вас как моя личная портниха. Пожалуйста, подыщи ей подходящее жилье.

– Да, госпожа. – Нина кивает мне: – Идем со мной, барышня Ольсен, – она указывает на лестницу, ведущую вниз, в темный коридор.

Я хочу обнять Еву или пожать ей руку, но не могу сделать этого в присутствии Хелены и слуг. Не могу, потому что не должна. Поэтому я даже не смотрю ей в глаза, чтобы она не сделала ничего неуместного перед лицом своей новой прислуги.

«И я теперь одна из них», – неожиданно доходит до меня.

Я киваю Нине и иду за ней, в то время как Ева вслед за Хеленой поднимается по роскошной лестнице на верхний этаж.

Мы расстаемся, даже не попрощавшись, и я чувствую, как в этот миг, когда мы уходим в разные стороны, в наших отношениях что-то меняется.

Глава седьмая

Я иду следом за Ниной по подземному коридору, который поворачивает направо, во флигель прислуги. Она по-солдатски печатает шаг, и ее низкие каблуки ритмично стучат по полу, порождая эхо.

– Портниха, а? – ворчливо спрашивает она и, к моему удивлению, закатывает глаза, когда я киваю в ответ.

Коридор длиной в двадцать шагов озаряют тусклые огоньки свечей, и здесь довольно холодно, я даже вижу пар, вырывающийся у меня изо рта при дыхании. Нина открывает тяжелую дверь в конце коридора, и на нас обрушивается волна теплого воздуха и громкого смеха. Этот коридор похож на врата в другой мир, совсем не такой, как холодное белое великолепие наверху.

– Не этот! – шипит кто-то.

– Дурак! – добавляет кто-то другой.

Мы входим в большую кухню, и я ускоряю шаг, чтобы поспеть за Ниной; мы огибаем огромную бронзовую дровяную печь, на которой булькают кастрюли и шкворчат сковородки. Трое слуг толпятся вокруг массивного деревянного чурбана, заменяющего стол. Женщина с кудрявыми волосами бросает сухой ячменной шелухой в подростка, который изучает поваренную книгу.

Четвертый из присутствующих едва виден в темном углу: это парень, одетый в черную ливрею, словно дворецкий, но его длинные волосы кажутся немытыми несколько дней. Он начищает туфли, сшитые из угольно-черной кожи.

– Здесь ясно сказано «полба», – заявляет подросток.

– Но у нас ее нет, – женщина – вероятно, повариха – потрясает ячменем у него перед носом.

– Опять картофель? – третья служанка, с виду лет четырнадцати, с косами, уложенными венцом вокруг головы, заглядывает в мешок. – Я слышала, как Лара говорила, что из-за такого количества крахмала ее теперь трудно поднимать, когда она катается на коньках.

– Я бы без труда подняла Лару, – ворчит повариха, бросая ячмень в суп. – И выкинула бы в окно.

Нина откашливается, и все поднимают на нее взгляды.

– Госпожа Вестергард вернулась. И привезла с собой дочь.

Слуги мгновенно собираются вокруг нас, забыв про ячмень. Мое сердце сжимается, когда я слышу эти слова. Ева больше не сирота. Она снова чья-то дочь.

– Что ты сказала? – «дворецкий» встает так поспешно, что с лязгом роняет баночку с ваксой на пол.

– Она искала так долго, что мне казалось, уже никогда не найдет…

– Наконец-то дочь!

– И без предупреждения? – восклицает повариха. Она сразу берется за дело, смахнув полотенцем крошки со стола и повязав у себя на талии передник. – Она будет ждать, что им подадут праздничный обед, а до завтрашней доставки у меня в кладовой почти пусто! – Повариха принимается выискивать в буфете поваренные книги и муку, одновременно отдавая приказы. – Пудинг. Сигне, проверь, остались ли у нас еще смоквы. Брок, беги в оранжерею и выбери то, что пахнет получше. Я как-нибудь справлюсь.

– Я покажу тебе твою комнату, – резко говорит мне Нина; ей, похоже, не терпится увести меня, пока остальные слуги не заметили.