Нити магии

– Прошу, – Дорит указывает на стол, и Ева на долю секунды напрягается, словно ожидая увидеть на столешнице следы крови Филиппа и Айви. – Вам что-нибудь подать? – спрашивает Дорит, машинально утирая глаза посудным полотенцем. – Чашку кофе? Скон?

Хелена отрывается от осмотра шкафов.

– На самом деле, – произносит она, – я хотела бы кое-что приготовить. Вместе с барышней Евой.

Дорит с трудом удается скрыть изумление.

– О… да, конечно, моя госпожа.

– Мне нужен сахар, кокосы, лавровый лист и свежий имбирь.

Мы все принимаемся за дело и отыскиваем ингредиенты, а Хелена повязывает передник и жестом велит Еве надеть поверх платья другой. Ева краешком глаза поглядывает на меня, как будто не может удержаться, но, стоит нашим взглядам встретиться, тут же хмурится.

Хелена поворачивается к ней:

– В тот первый день, в карете, ты сказала мне, что твоя любимая сказка Ганса Кристиана Андерсена – «Соловей». Что ж, а моя любимая сказка – «Снежная королева».

Так же, как и у меня. Рая мгновенно заставляет воду в маленькой кастрюльке закипеть, и Хелена добавляет туда сахар, лавровый лист и имбирь, одновременно рассказывая Еве историю Кая и Герды. О том, как дьявол создал волшебное зеркало, которое отражало весь мир в искаженном и намеренно уродливом виде.

– Когда оно разбилось, его осколки – некоторые были не больше песчинки – попадали людям в глаза, из-за чего они видели вокруг себя только самое худшее, – повествует Хелена, размешивая кокосовый сок и мякоть в сахарном растворе. – А когда осколок попадал в сердце, оно замерзало, превращаясь в лед. Но героиня сказки, юная Герда, пошла искать своего друга Кая после того, как ему в глаз попал такой осколок. Она дошла вслед за ним до самого дворца Снежной королевы и плакала жаркими слезами, которые проникли в грудь Кая и растопили его ледяное сердце.

Как обычно, слыша эту историю, я не могу не задуматься о том, не была ли она вдохновлена магией. Быть может, господин Андерсен слышал о Фирне и сочинил эту историю, приписав ей счастливый конец, несмотря на его невозможность?

– Самые лучшие истории всегда сплетаются вокруг стержня истины, – говорит Хелена. – Иногда кажется, что у всего мира в глазу сидят осколки дьявольского зеркала. И я хочу изменить это.

Хелена вынимает лавровый лист и имбирь и осторожно отмеряет на противень лепешки кокосовой сахарной смеси.

– Сахарные лепешки, такие же, какие моя мать когда-то готовила на Санта-Крусе, – поясняет она. – Мы оставим их остывать и загустевать, а пока что принесите мне, пожалуйста, карандаш и отрезок бечевки, – она снова ставит закипать воду в кастрюльке и отмеряет туда сахар.

– Алекс научил меня этому фокусу, чтобы я могла понять, как в пещерах образуются сталактиты, а в копях – кристаллы, – рассказывает Хелена, и я слушаю с возрастающим интересом. – Но к тому же это напоминает мне «Снежную королеву». – Хелена так интенсивно мешает воду, что в кастрюле поднимается целая сахарная метель. И так, пока сахар не растворяется, после чего она переливает раствор в стеклянную банку.

– Сахар будет оседать кристаллами на бечевке, а потом они начнут расти сами по себе, понемногу. И мне кажется, точно так же люди выращивают в себе ненависть. Позволяют ей расти и затвердевать, формироваться у них внутри, – она привязывает бечевку к карандашу и кладет его на края банки, так, что бечевка свисает в сахарный раствор. – И потому нам нужно делать трудное дело, Ева, – продолжает Хелена. – Не позволять ненависти возникать в ответ на ненависть. Потому что то, что образуется из этого, не бывает красивым или ценным. Вместо этого оно подобно яду, который опустошает нас изнутри и разрушает. – Она сглатывает. – Мы обе хорошо знаем, насколько некоторые люди озабочены тем, как мы выглядим снаружи. Но мы должны сделать все, чтобы не быть такими, как они, изнутри.

– Но они сами начали это, – бормочет Ева.

– Ты права. И нам редко удается убрать эти осколки стекла силой или даже разумными доводами. Но иногда посредством красоты и чего-нибудь необыкновенного – картины, книги, даже, возможно, танца – мы можем достучаться до сердец, твердых, как камень. Мы можем заставить их плакать и думать, и иногда этого достаточно, чтобы извлечь осколок. Иногда, открывая дверь перед красотой, они позволяют нам проникнуть достаточно глубоко, чтобы это изменило их собственные мысли.

Ева несколько секунд молчит, а потом тихо произносит:

– Мне кажется, это… тяжело.

– Тяжело? Ужасно. Следует ли принимать на себя и тащить такую тяжесть? Нет, Ева, все это несправедливо и нечестно. Но возможно ли это? Да, я верю, что возможно.

Хелена протягивает руку и прикладывает ладонь к щеке Евы, заставляя ее поднять поникшую голову.

Первые микроскопические кристаллы начинают формироваться на бечевке, и Ева пристально смотрит на них, задумчиво морща лоб. Я воображаю свое сердце, как его расколотые края выворачиваются наружу, образуя шипы. Может быть, я расплачиваюсь за то, что обратила скорбь в ярость. Или, возможно, расплачиваюсь тем, что с каждым разом мое сердце становится немного тверже.