Нити магии

Теперь мне нужно пойти и рассказать Якобу и Лильян. Но я не хочу озвучивать этот ужас вслух. Вместо этого мне хочется свернуться в клубок и притвориться, будто никакого Фирна нет.

– Знаешь, ты не должна была вот так обманывать его, Марит, – холодно говорит мне в тот вечер Лильян, когда я снимаю форменное платье. Она сидит, расчесывая свои длинные блестящие волосы.

– Кого? – спрашиваю я, и она поджимает губы.

– Моего брата. Или теперь между тобой и Броком что-то есть?

– Ч-что? – выдавливаю я, чувствуя желание истерически расхохотаться. – Нет…

– Я видела, как ты вела себя с Якобом, и ты вполне могла меня одурачить, – продолжает она, дергая щетку, запутавшуюся в волосах. – Я думала, он тебе нравится. И он тоже так думал, – Лильян смотрит на меня, и впервые за все время в ее глазах нет света. Сейчас они кажутся холодными, словно стекло на морозе. – В следующий раз тебе надо быть осторожнее и не играть с людскими сердцами. Особенно с сердцем моего доброго и глупого брата.

– Я… – начинаю я. – Он мне действительно нравится, – на глаза наворачиваются слезы, – но, Лильян…

Сделав глубокий вдох, я расстегиваю атласные манжеты и поворачиваю к ней свои запястья внутренней стороной.

Вскрик, который она издает, глубоко ранит мою душу. Лильян зажимает себе рот ладонью, и горестное выражение ее лица снова заставляет мой страх воспрянуть. Но я подавляю его, прячу подальше и запираю на замок.

– Ты не должна никому говорить, – шепчу я.

– Ох, Марит… – произносит она, потом прогоняет ужас со своего лица и откладывает щетку так осторожно, словно она может разбиться.

– Обещай, что никому не скажешь, – настаиваю я, снова застегивая манжеты и забираясь в постель. – Я сама должна сказать об этом Якобу.

Лильян кивает.

– Я чувствую себя ужасно из-за того, что накричала на тебя. Просто жутко. Я действительно бешеная мышь, – она встает и ложится рядом со мной. Неожиданно меня начинает бить неудержимая дрожь, и я забиваюсь глубже под теплое одеяло. Лильян обвивает руками мои плечи и крепко обнимает меня.

– Что ты собираешься делать? – шепчет она и мягко гладит меня по волосам, расправляя их, словно шелковые нити. От этих осторожных прикосновений кожу на голове приятно покалывает.

– Мне придется уйти, – шепчу я в подушку. Безумная часть моей души желает, чтобы Ева ушла со мной. Деньги, которые оставил мой отец, спрятаны в моем соломенном матрасе, и этого хватит, чтобы прожить по меньшей мере месяц, пока я не найду работу, не требующую магии. Но я не могу предложить Еве ничего, даже отдаленно похожего на этот дом. Ей придется оставить и Хелену, и мечты о балете. Кроме меня, у нее не будет никого и ничего.

Я никогда не попрошу ее сделать подобный выбор. Но в глубине души хочу вернуться в прошлое, в то время, когда она могла бы выбрать меня без колебаний.

Позже в ту ночь, когда Лильян возвращается в собственную постель, а лунный свет отбрасывает на стены блики, похожие на рыбью чешую, я встаю и набрасываю плащ поверх ночной рубашки. Лильян поворачивается на другой бок, но не говорит ничего, когда я выскальзываю за дверь, сунув под мышку объемистый узел.

Я спускаюсь по лестнице и вхожу в лабиринт главного здания. На дворе стоит «ведьмин час», отделяющий один день от другого, в доме темно и тихо, а в воздухе плывет запах орхидей и слышится отдаленный перезвон старинных часов. Я тихо стучусь пять раз в дверь Евиной комнаты и жду. Меня больше не беспокоит, застанут ли меня здесь. Мне почти нечего терять.

Меня волнует лишь, откроет ли она дверь.

Чем дольше я жду, тем быстрее стучит мое сердце; я нервно сплетаю пальцы. Открыла бы она дверь, если бы знала, как высока ставка? Если бы ведала, что я так близка к тонкой черте между жизнью и тем, что наступает потом?

«Может быть, она меня не слышала», – пытаюсь я убедить саму себя. Но она всегда слышит.

Осознание сгущается в моей душе. Я провожу пальцами по венам своего запястья, где кожа достаточно тонкая, чтобы ощутить твердые прожилки сосудов.

Я поворачиваюсь в тот самый момент, когда дверь приоткрывается.

Ева трет глаза и выглядывает в коридор, и, несмотря на все остальное, мое сердце слегка оживает, словно при первых лучах рассвета.

Я ступаю через порог.

– Что ты здесь делаешь, Марит? – Ева смотрит то на потолок, то на свои нежно-розовые ногти. Куда угодно, только не на меня.

– Я скучаю по тебе, Ева, – просто говорю я. Пожимаю плечами и сглатываю ком в горле. – Хотела сказать спасибо за то, что ты сделала сегодня. И попросить прощения.

– Знаешь, Марит, – шепчет она, рассеянно теребя край своей головной повязки, – больнее всего то, что я все это время думала, будто ты пришла сюда ради меня.

Я замираю.

– Что ты имеешь в виду?

– У тебя ведь есть какая-то другая причина для того, чтобы быть здесь, верно? Что-то, что ты скрывала от меня. Ты хотела не только работать здесь, не только быть рядом со мной. Это… – Ее глаза наполняются слезами. – Что ты сегодня делала в комнате Филиппа?

Мое сердце сжимается.