Нити разрубленных узлов

Далеко не юная, скорее, моя ровесница, она напоминала Лодию чернотой волос и особым, редким для столицы оттенком кожи, но и только. Черты лица, не прячущегося от солнца, выглядели немного грубоватыми, и им совсем не помешала бы чуть большая округлость, но то ли здешнее солнце не позволяло накопить жирка, то ли женщина принадлежала к тем счастливицам, что могут не заботиться о стройности своей фигуры. Запястья и пальцы под кружевом манжет просторной рубашки казались невероятно хрупкими, но в свисающих с темно-синего кушака ножнах покоились те же самые кривые ножи, которые, похоже, были излюбленным оружием в здешних местах.

Юбка надулась парусом, расправляя тканые темно-золотые узоры по всей своей ширине, когда незнакомка стремительным шагом направилась к мертвым телам, и веером разметалась по пыльной земле, когда женщина присела над одним из трупов, присматриваясь к лицу убитого.

— Игго! Взгляни-ка на этого!

Возница поспешил подойти и послушно прищуриться.

— Что скажешь? Глаза меня не обманывают?

— Никак нет, эррита! Я его хорошо помню. Он ведь ушел из дома, чтобы стать одним из баль…

Властно поднятая вверх рука оборвала словоизлияния возницы. Женщина поднялась, еще какое-то время постояла над мертвецом, словно о чем-то трудно и напряженно думала, потом повернулась к нам. Вернее, ко мне, потому что Натти и русоволосого юноши ее взгляд даже не коснулся.

— Вам не причинили вреда, эррете?

— Ни малейшего.

— Я рада. И должна принести глубочайшие извинения за то, что вы стали невольным участником… всех этих событий.

По ее словам легко можно было догадаться, что поездка в неурочное время была задумана неспроста, но я предпочел спросить напрямую:

— Какую цель вы преследовали? Поймать разбойников на наживку?

Она кивнула:

— На обозы нападают очень редко, но обоз едет вдвое, если не втрое дольше. А лишний час под солнцем Катралы — не лучшее времяпрепровождение.

Согласен. Мне жара пока не доставляла неприятностей, но лишь благодаря «мокрой глотке». В обычном состоянии я наверняка давно бы уже мучился от жажды и прочих прелестей знойной погоды.

— Там, откуда я родом, тоже заботятся о безопасности путешественников. Но этим занимаются мужчины, а не…

— Я тоже могу себя защитить, эррете, — сказала женщина, проходя мимо меня и гордо вскидывая голову.

На мгновение наши взгляды встретились, и мне вдруг подумалось, что с такими огромными сливово-карими глазами неважно, резки или мягки прочие черты лица.

— Без сомнения!

Она усмехнулась, встряхивая вьющимися локонами, в которых не было видно ни лент, ни гребней, взлетела в седло, не касаясь громоздких, украшенных эмалевыми рисунками стремян, подобрала поводья, небрежно замечая:

— И я умею быть благодарной.

Гнедой жеребец, на вид слишком крупный и сильный для такой наездницы, послушно замер, ожидая приказа. И тот не заставил себя ждать: высокие каблуки коснулись боков.

— Имение Фьерде к вашим услугам! — Эти слова предназначались мне, а следующие полетели уже в сторону слуги: — Тела пусть заберут. И сложат на ледник сразу же, как привезут в имение. Доказательства могут понадобиться. Скоро.

Она развернула скакуна и с места прыжком послала прямо в травяное море. Возница восторженно проследил взглядом за своей повелительницей, повернулся ко мне и виноватым тоном сообщил:

— Еще несколько минут, эррете! Всего несколько минут!

— А что будет потом?

— О, потом! — Он мечтательно закатил глаза — Потом я доставлю вас во владения благороднейшей из благородных, эрриты Эвины Фьерде со-Катрала!

Ага, значит, о моих желаниях снова никто не собирается спрашивать? Впрочем, пусть будет благороднейшая из благородных. Не ждать же заката посреди степи.

Узел четвертый

Где-то…

Первой в ночном мраке загорается звезда удивления.

Неужели все это происходит со мной?

Почему все это происходит со мной?

И что, в конце концов, происходит?!

Последние минуты света вспоминаются до невероятности ярко и четко, но понимание не приходит. Отказывается приходить. Да и вообще хоть какое-то правдоподобное объяснение происходящему сторонится меня, благо вокруг одна лишь непроглядная темнота, укрыться в которой легче легкого.

Рядом с удивлением вспыхивает отчаяние, и мрак тут же начинает казаться удушливым.

Мне все это снится? Тогда нужно лишь открыть глаза, и странное наваждение растает. Но как открыть то, чего нет? Я не чувствую ни кусочка собственного тела. Может статься, его больше не существует. Правда, где же тогда умещается все оставшееся?

Свет первых двух звезд тает в пламени третьей. Кроваво-алой, каковой и положено быть звезде гнева.

Этого не может быть, но это есть. Оно вокруг. Внутри меня. Далеко за пределами воображения и поблизости, на расстоянии взгляда. Ему нет названия, да и нуждается ли оно в именах? Вряд ли. Нуждаюсь я. Только никто почему-то не спешит удовлетворить мои нужды.

Вспоминается все: хищный крюк палаческого меча, равнодушный голос дознавателя, чад факелов над головой. Нет только боли, словно ее что-то вычеркнуло из памяти. Но разве злость когда-нибудь принимала в расчет действительность?