Нити смерти (Сборник)

Машину дернуло, что–то лязгнуло. Рычаг переключения скоростей отвалился, упав ему на колени. Брайан замер, мысли судорожно заметались. Рулевая колонка прогнулась и упала. Горизонтальный разрез появился на передней части грязной джинсовой рубашки Брайана, затем на его коже. Подрагивая, машина продвигалась вперед. У него во рту появился вкус едкой тошноты. Тело Брайана разделилось по линии в районе диафрагмы, верхняя часть сползла вниз, упав на пол между его ног. Под действием внутреннего давления из перерезанной кишки выплеснулся полупереваренный обед – тефтели с подливкой по–итальянски.

Майринк Густав. Препарат

Оба друга сидели у углового окошка в кафе Радецкого, близко придвинувшись друг к другу.

«Он уехал, – сегодня после обеда, со своим слугой, в Берлин. Дом совершенно пуст: – я только что оттуда и сам вполне убедился – оба перса были единственными обитателями».

«Значит, он все–таки попался на телеграмму?»

«В этом я ни минуту не сомневался; когда он слышит имя Фабио Марини – его не удержать».

«Собственно говоря, меня это не удивляет, так как он целые годы жил с ним вместе, – до его смерти, – что же он может узнать о нем нового в Берлине?»

«Ого! Профессор Марини, говорят, многое скрывал от него; – он однажды сам обронил это во время разговора, – приблизительно полгода назад, когда наш милый Аксель был еще с нами».

«Разве действительно правда то, что говорят об этом таинственном методе препарирования Фабио Марини? – Ты правда так уверен в этом, Синклер?»

«О том, чтобы верить, здесь не может быть и речи. Вот этими глазами я во Флоренции видел детский трупик, препарированный Марини. Я скажу одно, каждый поклялся бы, что дитя только спит, – никаких следов окоченения, никаких морщин, никаких складок – даже розовый цвет кожи живого человека был налицо».

«Гм… Ты думаешь, что перс действительно мог убить Акселя и…»

«Этого я не знаю, Оттокар, но во всяком случае мы обязаны, по отношению к нашей совести, достоверно узнать о судьбе Акселя. – Что, если он тогда, под влиянием какого–нибудь яда просто впал в состояние оцепенения, похожего на смерть! – Боже, как я уговаривал врачей в анатомическом институте, – умолял их, сделать еще попытку оживить его… Чего вы, собственно говоря, хотите, – говорили они, – человек умер, это ясно, и посягательство на труп без разрешения доктора Дарашикуха недопустимо. И они предъявили мне контракт, где ясно было сказано, что Аксель продает предъявителю сего обязательства свое тело после смерти и за это такого же числа получил 500 фл., в чем и выдал расписку».

«Нет, – это ужасно, – что нечто подобное может иметь законную силу в наш век. – Каждый раз, когда я думаю об этом, меня охватывает бешенство, неимеющее названия. – Бедный Аксель! – Если бы он имел хоть малейшее понятие о том, что этот перс, его злейший враг, может стать владельцем этого контракта! – Он всегда придерживался того мнения, что даже анатомический институт…»

«А разве адвокат ничего не мог сделать?»

«Все было напрасно. – Даже свидетельское показание старой молочницы, что Дарашикух однажды в своем саду, при восходе солнца, так долго проклинал имя Акселя, пока у него на губах не показалась пена, не нашло внимания…

Да, если бы Дарашикух не был европейским medicanаe doctor!

– Но зачем говорить, – хочешь ты пойти со мной, Оттокар или нет! Решайся».

«Конечно, хочу, но подумай, если нас поймают – как взломщиков. – Перс имеет безупречную репутацию ученого! Простое указание на наше подозрение это же – ведает бог, это недостаточная приемлемая причина. – Не обижайся на меня, но совершенно ли исключено, что ты мог ошибиться, когда услышал голос Акселя?… – Не вскакивай, Синклер, пожалуйста, – расскажи мне еще раз подробно, как это тогда случилось. – Может быть, ты был до этого чем–нибудь взволнован?»

«Даже следа волнения не было! – За полчаса до этого я был на Градшине и осматривал не в первый раз часовню св. Вячеслава и собор св. Вита, эти странные постройки со скульптурами словно из запекшейся крови, производящие каждый раз глубокое неслыханное впечатление на нашу душу, – и «башню голода“ и улицу алхимиков. – Потом я спускался по замковой лестнице и невольно остановился, так как маленькая дверь в стене, ведущая к дому Дарашикуха, оказалась открытой. – Я в ту же минуту ясно услышал – это доносилось, должно быть, из окна напротив – голос (и я клянусь всем святым: это был голос Акселя) – кричавший: «Раз… два… три… четыре…“

Ах боже мой, если бы я тогда сразу же проник в квартиру; – но прежде чем я успел что–нибудь сообразить, турецкий слуга Дарашикуха захлопнул калитку в стене. – Я говорю тебе, мы должны проникнуть в дом! – Мы должны!

– А что, если Аксель действительно жив! – Видишь ли, – ведь поймать нас совершенно не могут. Кто же ночью ходит по старой замковой лестнице, подумай, – и притом, я теперь так умею обращаться с отмычками, что ты будешь удивлен».

* * *

Оба друга до темноты шатались по улицам, прежде чем привести в исполнение свой план. Затем они перелезли через стену и очутились перед старинным домом, принадлежавшим персу.