– Пожар! Горим! – ворвалось в окно Светланы. Та подскочила в кровати. Комната была освещена заревом пожара. Девушка, путаясь в рукавах халата, вылетела из дома, столкнувшись в дверях с матерью, которая тоже наспех одевалась. На той стороне улицы, в три дома от избы Светланы, полыхал пожираемый безжалостным огнем дом Матвея Матушкина. Света с матерью бросилась туда. Люди бестолково толкались у горящей избы. Жена Матвея, прижимая к себе ревущих детей, выла под забором соседей. Сам Матушкин с опаленными волосами и бровями сновал с ведрами в руках. Лицо у мужика было красным от жара, да одна щека уже пузырилась ожогом. Серые губы плотно сжаты.
Огонь хлестал из открытых окон дома, от жара плавилось стекло. Люди с ошалелыми глазами бегали с ведрами в руках, пока кто-то не выстроил цепочку. Ведра плыли из рук в руки, но спасти дом так и не смогли, зато отстояли баню с летней кухней, да дом соседей, на крышу которых сыпались горящие угли. Под утро приехала пожарная машина из райцентра. К тому времени, тушить уже нечего было, но бравые пожарники полили тухлой водой останки дома, баню да соседнюю избу.
Матвей с обезображенным лицом в окружении соседей стоял перед тлеющими руинами собственного дома, потом посмотрел на притихших перемазанных сажей людей, его взгляд зацепился за тоненькую фигурку Светланы. Глаза налились лютой злобой, а соседи всё перешептывались рядом:
– Как же это? Отчего загорелось?
– Да, поди, проводка старая…
– Прям, старая. Дом-то новый. Всего лет пять – семь стоит.
– Значит сгнила.
– Сам ты сгнил. Э-эх, последние мозги пропил. С чего проводке сгнить-то?
– Да поджог это! – рявкнул Матвей, не сводя глаз со Светланы. Соседи замолчали, кто-то охнул.
– А кто поджег-то?
– А это у ей спросить надобно, – глухо ответил Матушкин, кивнув на девушку.
Все головы разом повернулись к ней. Люди зашептались, и Свете этот шепот показался змеиным шипением. Она стояла под немилосердными взглядами односельчан и чувствовала себя нагой.
Полина Яковлевна, стоявшая рядом с дочерью, коршуном налетела на Матвея:
– О чем толкуешь, Матвей? Девочка-то тут при чем?
Мужик, услышав это, запрокинул голову и разразился диким хохотом, который перешел в кашель, едва не сваливший с ног мужика. Сельчане, навострив уши, ждали, пока Матвей прокашляется и объяснит что к чему. Тот поднял злющие глазища на девушку.
– Цыгане это! Больше некому! – рявкнул он. – А эта, – и его грязный палец ткнул в Свету, – спуталась с ними, прошмандовка! Девочка, тоже мне! Да к ей каждую ночь цыган в окно лазит. Сам видал. Мать спать, а этот – шасть к дочери в койку.
Полина Яковлевна бросилась на мужика с кулаками, но тот увернулся и плюнул в девушку. Плевок угодил на грудь Светланы. Та постояла пару секунд и, развернувшись, ушла, чувствуя на себе липкие взгляды сельчан. Она слышала, как мать кричит на соседа, но слов разобрать не могла, да и не хотела.
Дома он села на лавку и стала ждать возвращения матери. За окном вставало солнце. Ходики мерно отстукивали минуты. Девушка сидела, не двигаясь, лишь жилка на шее отчаянно пульсировала.
Вот и всё. Теперь односельчанам рот не заткнуть. Все будут только и судачить о Свете и цыганах. К сказанному сегодня приплетут, кто что придумает, и выйдет так, что Света указала дом Матвея Матушкина, да еще и дрова сама подкладывала. Эх, да плевать бы на все эти пересуды, кабы не мама! Вот ее по-настоящему жалко.
Тут, будто подслушав мысли девушки, стукнула входная дверь. Полина Яковлевна, растрепанная, с вымазанным сажей лицом вошла в комнату. Ее глаза остановились на дочери. Та медленно поднялась с лавки. Мать отвела глаза и долго шарила ими по комнате. Взгляд ее зацепился за веник. Она спокойно подошла к нему, взяла в руки, глянула на дочь, и вдруг бросилась на нее, замахиваясь веником. Света знала, что будет наказана матерью поркой, и решила, что стойко примет наказание, но чувство самосохранения взяло верх над всеми остальными. Девушка бросилась от матери, прикрывая голову руками, та не отступала от нее, обрушивая удары.
– Вот тебе! Вот тебе! – приговаривала мать, охаживая дочь веником.
Девушка металась по комнате, и вдруг услышала за собой скрип пружин кровати – будто на нее кинули что-то тяжелое – и сдавленные рыдания матери. Света обернулась и увидела мать, плачущую на кровати. Плечи содрогались в рыданиях, она что-то причитала, но слов дочь разобрать не могла. Девушке безумно жаль стало Полину Яковлевну, которая жизнь положила ради нее, и она заревела, опускаясь на колени.
– Мамочка, мамочка, любимая, – шептала она сквозь слезы, но дотронуться до матери не решалась.
– Дрянь, какая же ты дрянь, – наконец разобрала девушка, – всю жизнь тебе отдала, а ты вот как отблагодарила.
Света заревела еще сильней, услышав эти обжигающие душу слова, посидела немного у кровати и выскочила из дома, только дверь за ней стукнула.