Нитка кораллов

На другой день часов в пять дня Александра Николаевна сидела и штопала Костины носки. За столом сын склонился над учебником тригонометрии. В окно светило неяркое осеннее солнце.

Торопливый, дробный стук в дверь — и в комнате появилась темнокосая девочка в красном беретике. Большие темные глаза ее смотрели сумрачно, чуть диковато.

— Здравствуйте, — голос у девочки был низкий.

Костя вскочил с покрасневшими щеками, бестолково затоптался у стола.

— Мама, это Юлька…

— Здравствуй, — приветливо сказала Александра Николаевна.

Юлька приблизилась к Косте и принялась вполголоса его упрекать:

— Почему ты не принес мне книгу? Что за безобразие! Так не делают! — Она повернулась к Александре Николаевне: — До свиданья.

Костя вышел вслед за девочкой. Они стояли на лестничной площадке. За неплотно прикрытой дверью гудел недовольный голос Юльки, изредка прерываемый Костиным каким-то незнакомым коротким смехом.

Костя вернулся в комнату и через полчаса исчез, сказав, что ему необходимо сбегать к однокласснику Сереже Кузнецову. А Сережа вскоре пришел сам. Узнав, что Костя пошел к нему, он поморгал недоуменно, потом его лицо приняло неопределенно загадочное выражение.

— Может быть, подождешь? Разминулись.

— Да уж, дождешься его! — ответил он с досадой. — Вот кладу на стол тетрадь по алгебре.

Костя явился домой поздно, прозябший, с посиневшим носом. Наспех проглотил ужин и поспешил сесть за учебники.

— С кем же ты гулял столько времени? — спросила мать.

Никакого ответа. Всегда он охотно делился с ней всем, что его занимало. Иной раз приставал с рассказами о том, что случилось в школе или у товарищей, а она ласково гнала его: «Отвяжись, милый, мне некогда. Потом расскажешь».

— Костя, я тебя спрашиваю… Здесь Сережа приходил.

— Я его видел. Не мешай мне, пожалуйста, заниматься.

Мать промолчала. Никогда прежде не замечала она ка его лице этого выражения замкнутости, скрытной озабоченности.

А недели через две она спросила, стараясь придать своему голосу возможно больше спокойствия и безразличия:

— Ты ей помогаешь?

— Мы занимаемся геометрией.

— По четыре часа?! Каждый день?

— А что? — не поднимая глаз от книги, сын пожал плечами. — И вовсе не каждый день.

«Соврал и не покраснел», — отметила про себя Александра Николаевна. От соседки она знала, что Юлька была здесь и сегодня, и вчера, и позавчера, и третьего дня.

— Разве ей трудна геометрия?

— А какое тебе, собственно, дело? — Теперь в его тоне вызов.

— Это отнимает у тебя слишком много времени.

— Не беспокойся. Сдам экзамены не хуже других.

— Самоуверенность никому еще пользы не приносила… Но ведь дело не только в занятиях. Вообще… Она ведь сидит у тебя без конца…

Лицо у Кости вспыхнуло. Он вскочил. Александра Николаевна и опомниться не успела, как две широкие ладони были сзади подставлены ей под локти, ноги ее оторвались от пола… И вот она уже стоит в передней.

— Так будет всегда, когда ты вздумаешь заговорить о… об этом! — сдержанным баском произнес Костя и перед носом матери осторожно, чтобы не задеть, прикрыл дверь.

Ошеломленная, внезапно очутившись в темноте передней, Александра Николаевна в первый момент подумала: «А сильный какой! Как пушинку меня…» Стало грустно: вспомнился Костин отец, погибший на фронте. Он, бывало, с такой же легкостью поднимал ее одной рукой, приговаривая: «Ну и цыпленка ты у меня, настоящая цыпленка!» Костя об этом не мог знать, а вот туда же — поднимает! Но тут же она возмутилась, рванула дверь:

— Ты совсем, я вижу, очумел! Мать, как щенка!

Он стоял и ждал за дверью. Его глаза смеялись, потом стали чужими.

— Наоборот, очень вежливо. И так будет всякий раз, я сказал… На эту тему не желаю разговаривать!

— Мало ли чего ты не желаешь! Не все приходится делать по желанию.

Александра Николаевна легла за ширмой, кажется, впервые в жизни не сказав сыну: «Не засиживайся, а то не выспишься, утром будет трудно вставать» — и не пожелав ему спокойной ночи.

Через несколько дней она увидела их шагающими под дождем.

«Не простудился бы!» Дома она прежде всего вытащила из кладовки его старые ботинки: «Те, что на нем, до утра не просохнут». Потом стала торопливо готовить ужин.

На кухню вышел сосед — коренастый седоусый монтажник. Попыхивая трубочкой, он заговорил тонким голосом:

— Прошлый раз на улице я видел вашу невестушку. — Александра Николаевна чуть не выронила картофелину, которую чистила. — Бежит она, руками размахивает, хохочет. Прохожие оглядываются. В общем, смерч, а не девица. В наше время каждый цыкнул бы на нее хорошенько: мол, веди себя прилично в общественном месте.

— Одна шла? — Александра Николаевна покраснела: ведь не станет Юлька одна на улице хохотать во все горло.

— Костюшки при ней не было, — безжалостно отрезал Петр Терентьевич. — Бежала с другими девчонками и стреляла во все стороны глазищами, самая изо всех них вертячая. В пятнадцать лет носятся, задрав хвосты, а чего же от них ждать к восемнадцати годам?

— Может, к восемнадцати поумнеют.