Ницше

Главное отличие имморализма от морали — любовь к нетривиальному, необычному, нетрадиционному, к тому, во что ты веришь сам. Нельзя любить скопом — вот что такое имморализм. Доброжелательность, терпимость, справедливость, безропотность — да! Но не по отношению к конформизму, протеизму, тоталитаризму, а — к неизведанному, неизбитому, неисхоженному, персональному. Иммораль как экзистенциальная разновидность морали.

Имморализм — не рассудочная, абстрактная проповедь, не холодное исповедание, а новая выстраданная форма морали, самопожертвование во имя ее: «…Как истинно верующий человек, он не только в поступках своих, но даже в мыслях не изменял своей святыне…».

Понять имморализм творца «Заратустры» невозможно без осознания глубочайшей личностности нравственности, без страстной выстраданности новых этических идей. Имморализм Ницше и есть плод его страдальческой жизни, выношенный так, как женщины вынашивают «тяжелых» детей.

Нужно было — однажды и навсегда — отнестись к двум с половиной тысячелетиям европейской морали как к сугубо личной проблеме, т. е. воспринимать их с такой страстью и заинтересованностью, которая могла бы посоперничать с самыми яркими образцами эротической неисцелимости (недаром на страницах «Утренней зари» фигурирует опаснейший образ «Дон Жуана познания»), нужно было во всех отношениях отказаться от личной жизни и стать завсегдатаем духовной истории, неким обывателем платоновского «умного места», нужно было, таким образом, перевернуть норму жизни и годами навылет жить в том, в чем по профессиональному обыкновению живут считаными часами, — стало быть, отождествить всю европейскую историю с личной биографией, чтобы все прочее свершилось уже само по себе.

Понять имморализм Ницше — это, прежде всего, глубоко осознать признание самого творца новой этики, сказавшего, что проблема нравственности — его личный вопрос, что с ней связана его судьба.

Впервые и громогласно Ницше поставил вопрос о проблематичности нравственности, о нерешенности проблемы добра и зла:

То, что философы называли обоснованием морали и чего они требовали от себя, было только, в сущности, ученой формой доброй веры в господствующую мораль, иначе говоря, в конце концов, просто отрицанием того, что мораль может быть представлена в виде проблемы.

Заслуга Ницше не в «окончательном решении» этой проблемы, заслуга Ницше в декларации историчности нравственности и ее персонификации.

Л. Шестов:

И — что самое важное — своеобразное отношение Ницше к нравственности не являлось результатом отвлеченных рассуждений. Вопрос о значении нравственности разрешился не в голове Ницше и не путем умозаключений — а в глубоких тайниках его души и через мучительнейшие переживания. И на этот раз, как почти всегда, — чтоб явилась новая истина, потребовалась новая Голгофа.

Имморализм Ницше — это отчаянный протест против человеческой бесчувственности, против спокойствия в страдающем мире, против тех «добрых» рабских душ, которые своим молчанием и поддержкой благословляют самые страшные дела, что творятся в нашем мире: