При всей тенденциозности этих слов, принадлежащих выпускнику Пфорты, при всей кажущейся «нестыковке» с мировоззрением зрелого Ницше, вопреки ставшему притчей во языцех богоборчеству Ловца душ, я сознательно вынес в эпиграф мысль юного вундеркинда по причине назревшей необходимости «переоценки ценностей» — в данном случае общепринятого воззрения на атеизм Ницше.
Вопреки расхожему мнению, вопреки высказываниям в «Антихристе», вопреки ожесточенной полемике с христианством, Ницше не только не был атеистом, но считал атеизм опасным симптомом грядущего нигилизма и омассовления, борьбе с которыми отдавался с болезненной страстью неофита:
То, что я рассказываю, — писал Ницше в предисловии к последнему незаконченному произведению, — это история ближайших двух столетий. Я описываю то, что грядет, что не может не прийти — восхождение нигилизма. Эту историю можно рассказывать уже сейчас, ибо здесь за работой сама необходимость. Это будущее усматривается в сотне признаков, эта судьба возвещается повсюду, для этой музыки будущего открыты все уши. Вся наша европейская культура уже давно движется с мучительным напряжением, которое увеличивается с каждым десятилетием и развязывает катастрофу.
Декларируя атеизм, Ницше оставался страстным богоискателем-нонконформистом. Здесь речь идет даже не о том, что всякое «анти−» застревает, по словам М. Хайдеггера, в сущности того, против чего выступает, но о недопустимости зияния пустоты на месте умершего Бога. Бог умер — да здравствует Бог! Такова скрытая логика философии Ницше, направленной, в переоценке всех ценностей, на поиск новых высших ценностей.
В конце концов, религиозность — это богоискательство. Атеизм — это отказ от поиска Бога.
Можно ли назвать метафизический пафос Ницше отказом от богоискательства? Является ли его мышление, его вопль de profundis[52] свидетельством упразднения воли к вере? Можно ли назвать атеистом человека, высшей ценностью которого является бесконечный поиск?
М. Хайдеггер: