Ницше

Проблема — Ницше и национал-социализм — действительно существует. Но суть ее в том, что Ницше был до неузнаваемости исковеркан.

Пресловутый сверхчеловек, для которого не существует якобы никаких норм и запретов, — лишь плод фантазии разгоряченного и озлобленного немецкого, да и не только немецкого обывателя. У Ницше сверхчеловек — это совсем не повелитель, не диктатор над жизнью и смертью других. Это мыслитель и художник, по капле выдавливающий из себя рабскую мораль в долгом процессе мучительного «самоопределения». Благороднейший интеллектуал, Ницше страстно протестовал против опошления и нивелировки личности.

Да, он не желал признать абсолютно за каждым представителем рода человеческого права быть личностью. В массе он находил основную угрозу для развития подлинно творческой натуры. Но так ли уж был он не прав? Разве не дала история бесчисленных примеров того, как легко, в сущности, превращаются люди из личностей в толпу, в стадо покорных и самодовольных существ, как быстро тварь в человеке вытесняет творца?

Если у Ницше речь идет о достоинстве человека как личности, то у нацистов — превосходстве. Яростный протест великого философа против посредственности и унылой серости был деформирован до разновидности массовой, убогой, но страшной идеологии.

Изысканно учтивого, деликатного, скромного до робости человека, которого хозяйки итальянских лавок звали «il piccolo Sante», «маленьким святым», предстояло трансформировать в жуткое подобие «сверхживотного», воинственные кличи которого заполняли «цитатники», носимые солдатами в походных ранцах. Впрочем, автор «Заратустры» предвидел это:

Беги, мой друг, в свое уединение: я вижу тебя искусанным ядовитыми мухами. Беги туда, где веет суровый, свежий воздух! Ты жил слишком близко к маленьким, жалким людям. Беги от их невидимого мщения!.. Не поднимай руки против них. Они — бесчисленны, и не твое назначение быть махалкой для мух. Они жужжат вокруг тебя со своей похвалой: навязчивость — их похвала. Они хотят близости твоей кожи и твоей крови.

Предчувствуя грядущих фальсификаторов, Ницше говорил о необходимости «обвести оградой свои слова и свое учение, дабы в них не ворвались свиньи». Это было утопическое желание: «свиньи» проникают повсюду, для них не существует оград.

Нельзя без возмущения смотреть на то, как зловещие всходы «ницшеанства», а фактически осквернение его памяти, чертополохом разрастались в Германии и Европе. Словно предчувствовавший эту Вальпургиеву ночь, этот шабаш, Ницше писал о зловонном рое ядовитых мух, которые «льстят тебе, как Богу или дьяволу; они визжат перед тобою, как перед Богом или дьяволом. Ну что ж! Они — льстецы и визгуны, и ничего более».

Многое предвидел автор «Заратустры», но даже ему не дано было до конца узнать, на что способны «эти обезьяны», эти «дурно пахнущие», этот «человеческий песок», вознамерившийся стать чингисхановским воплощением сверхчеловеческой тьмы, вышедшей из мюнхенских пивных…