Нью-Йорк

– Мы плохо укрепили левый фланг. Лоялисты с Лонг-Айленда увидели это и донесли британцам. Ночью британские и лонг-айлендские отряды обошли Джамейку и утром атаковали нас с тыла. Потом поднялся весь фронт. Мы потеряли, наверное, тысячу двести человек – это только убитыми, не считая раненых. Катастрофа! Если бы Хау пустился в погоню и атаковал нас на Бруклинских высотах, то все было бы кончено. Пока же… – Он сделал отчаянный жест. – Мы живы и сразимся еще. Наверное.

Судя по унылым и изможденным лицам его соратников, остатки армии Вашингтона были не в лучшем состоянии для боев.

Дом на весь день превратился в импровизированный лагерь. Во дворе, на заборе, бельевых веревках и на голой земле разложили мокрые палатки и одежду, и когда наконец выглянуло солнце, дом окутался паром. Гудзон поставил перед воротами большую бочку, в которую Абигейл то и дело доливала бульон для всех прохожих солдат.

Около полудня, когда уже сам Мастер разливал это варево, мимо проехал Вашингтон. Он осунулся и выглядел усталым, но с удивлением посмотрел на купца-лоялиста, вооруженного черпаком.

Не говоря ни слова, Вашингтон поднес к шляпе палец и тронулся дальше.

Однако в последующие дни дела обернулись только к худшему.

– Три четверти коннектикутской милиции – это шесть тысяч человек – собрали манатки и ушли, – доложил Джеймс. – Никто не верит, что мы удержим Нью-Йорк. Кроме, может быть, Вашингтона. Как знать?

Одержав тактическую победу, британские войска нисколько не изменили стратегию. Они захотели воспользоваться преимуществом и повысить ставку. 11 сентября на Стейтен-Айленд прибыли Джон Адамс, Ратледж и сам Бен Франклин, чтобы вступить в переговоры с братьями Хау.

– Британцы предложили прощение всем, если мы откажемся от Декларации независимости, – сообщил Джеймс. – Делегации придется ответить отказом.

Его отец ничего не сказал, но потом шепнул Абигейл:

– По мне, так чертовски умнее ответить согласием.

На другой день вожди патриотов собрали военный совет.

– Вашингтон остался в абсолютном меньшинстве, – сказал Джеймс. – Нам не удержать город. Но есть еще один способ не сдать британцам Нью-Йорк.

– Какой же? – спросил отец.

– Сжечь.

– Уничтожить Нью-Йорк? Ни один человек в здравом уме не пойдет на такое!

– А Джон Джей предложил, – улыбнулся Джеймс. – Но не волнуйся, отец. Конгресс запретил.

Спустя два дня Вашингтон перебросил войска на север в скальную крепость на Гарлемских высотах возле своего штаба. Но он все-таки оставил в Нью-Йорке пять тысяч человек под командованием генерала Патнэма. Он не смог бросить город, не попытавшись его отстоять.

– Я остаюсь с Патнэмом, – сообщил Джеймс.

– Побудь, сколько сможешь, с Уэстоном! – взмолилась Абигейл.

Она подумала, что эти дни могут быть последними, которые малыш проведет с отцом.

Но времени не нашлось. Британцы явились на следующее утро. Они перешли Ист-Ривер у Кипс-Бей примерно в трех милях за городскими земляными укреплениями, неподалеку от поместья Мюррей-Хилл. Все высыпали на причал, и зрелище по всем статьям внушало трепет.

Пять боевых кораблей били по берегу прямой наводкой, в то время как плоскодонные баржи с четырьмя тысячами красномундирников стремительно пересекали реку. Когда солдаты высадились на берег Манхэттена, тамошняя милиция бежала, и ее можно было понять.

Абигейл с отцом остались дома с Уэстоном. Больше делать было нечего. Гудзон сказал, что войска патриотов находятся на Блумингдейлской дороге, которая пролегает по западной стороне Манхэттена. Что они предпочтут – атакуют красномундирников или попробуют проскользнуть? Абигейл не знала, где Джеймс. Отец стоял за воротами и прислушивался к пальбе.

Если патриоты отступали, то их гражданским единомышленникам не оставалось другого выхода. Это была странная картина. Тянулись целые семьи со скарбом, погруженным в фургоны, а то и в обычные тачки. Абигейл подошла к отцу, и тот сообщил, что видел, как мимо спешно проехал Чарли Уайт. Она спросила, не сказал ли тот чего.

– Нет. Но он помахал.

Прошел час. Затем еще. Тишина наводила жуть. Наконец Мастер услышал трескотню мушкетных выстрелов, но через несколько минут она стихла, и вновь воцарилось безмолвие. Прошло двадцать минут. Потом на улице показался одинокий всадник.

Это был Джеймс. Он спешился и влетел в дом:

– Все кончено! Мне надо уходить.

– Было сражение?

– Сражение? Едва ли. Британцы двинулись через остров. Патриоты должны были занять позиции за Мюррей-Хилл, и Вашингтон прибыл руководить. Но наши дали деру при первых же выстрелах. Вашингтон обезумел вконец – лупил их саблей плашмя, костерил за трусость и бог знает, что еще творил. Но они ни в какую. Побежали, как зайцы! Просто позор…

– А мне казалось, что Вашингтон – сухарь.

– Нет, он очень вспыльчив, но обычно держит себя в руках.

– И где же сейчас британцы?

– Движутся сюда. Хау ползет как улитка, словно дает нам время уйти. Возможно, так и есть. Кто знает? Но мне пора убираться, отец. Я пришел проститься.