Нью-Йорк

– Ему придется туго. Тропы могут быть перекрыты. Он превратится в подсадную утку для снайперов.

– Джермейн предлагает мне выступить навстречу, соединиться с ним и дальше идти вместе. Но он не настаивает. – Хау многозначительно посмотрел на Абигейл. – Я знаю, Мастер, вы человек преданный, но это должно остаться в тайне. – Он умолк.

Отец повернулся к Абигейл:

– Эбби, поклянись мне дочерней любовью, что ни одна живая душа не узнает ни слова из этого разговора. Обещаешь?

– Да, отец, обещаю.

– Хорошо, – коротко кивнул Хау и продолжил: – В ближайшие дни начнется погрузка. Это увидит любой шпион, но он не будет знать, куда направляются корабли. Мы можем двинуться вверх по реке к Бергойну или вдоль берега на юг, где лоялисты могут восстать и прийти к нам на помощь. Опять же могу пойти кружным путем в Чесапикский залив, а потом в Филадельфию.

– Где заседает конгресс.

– Именно. Если мы выбьем из-под них опору, отрежем Вашингтона от Юга и зажмем его между Нью-Йорком и Филадельфией, то положение у него, думаю, будет отчаянное. В Нью-Йорке останется солидный гарнизон. С приходом Бергойна он сделается еще сильнее. Тогда Вашингтону придется вступить в открытый бой с двумя настоящими армиями. Если повезет, то до этого не дойдет и ему хватит ума сдаться. – Генерал вперился взглядом в Джона Мастера. – В моем штабе мнения разделились. Вы знаете местность – как по-вашему, это возможно?

– Да, – медленно произнес Мастер. – Думаю, возможно.

После этого разговор перешел на другие темы, но Абигейл видела, что отец погрузился в глубокую задумчивость. Прощаясь тем вечером с Хау, Мастер вздохнул.

– Думаю, ваш план сработает, генерал, – сказал он грустно, – но объясните мне вот что: как мне просить прощения у моего несчастного сына?

Хау понимающе качнул головой, но ответа не дал.

И вот погожим июльским днем суета на пристанях показала Абигейл, что погрузка уже началась. Быть может, сегодняшняя игра в крикет была для Грея Альбиона с друзьями последней перед долгой разлукой.

Он, как и прочие игроки, был одет в белую льняную рубашку и штаны чуть ниже колен. Шапочка с козырьком защищала глаза от солнца. Он был, бесспорно, спортивен и грациозен, с битой, поднятой для удара.

Мяч просвистел над головами. Победа! Уэстон вскочил и неистово захлопал в ладоши. Весь Боулинг-Грин рукоплескал расходившимся игрокам. Альбион направился к ним, снимая шапочку, и Абигейл, когда он приблизился, разглядела под линией кудрявых волос мелкие бисеринки пота.

– Хорошо сыграно, Грей, – сказал ее отец.

– Благодарю вас, сэр, – ответил тот и улыбнулся Абигейл. – Мисс Абигейл, вам понравилась игра? – Капелька пота сорвалась с брови и упала ей на запястье.

– О да, – сказала она. – Я получила большое удовольствие.

Джеймс Мастер сидел в седле и смотрел в подзорную трубу. С его места на берегу Нью-Джерси открывался отличный вид на водный простор бухты. И пусть он не видел крикетного мяча, сию секунду взмывшего в небо за фортом, ему открылось нечто куда более интересное. Корабль у причала, грузимый припасами. Джеймс провел здесь уже три часа, и это была вторая погрузка. Дюжина бойцов позади терпеливо ждала своего капитана.

За минувший год капитан Джеймс Мастер изменился. Его взгляды и убеждения остались прежними, но он закалился в боях и превратился в опытного офицера. Возможно, дело было не только в этом. Если неудачный брак в Лондоне принес ему толику личной горечи, то последний год научил его многому о пределах доверия к людям вообще. И он познал это не в пылу сражения, но на примере хладнокровной выдержки человека, которого теперь боготворил.

В минувшем декабре, после того как его необученные отряды были изгнаны из Нью-Йорка красномундирниками, Джорджу Вашингтону было бы простительно предаться отчаянию. На его место метили двое товарищей – генерал Ли, которому он доверил укрепления Нью-Йорка, и Гейтс из долины Гудзона. Оба они являлись офицерами британской армии и полагали, что смыслили в военном деле больше его. Даже те неподготовленные отряды, которыми он располагал и навербованные за какой-то календарный год, могли покинуть его к исходу месяца. Другие даже не ждали и дезертировали вовсю. Если не брать в расчет пары стычек, то его армия была унижена, частично захвачена в плен и неуклонно сокращалась. Когда сезон кампании завершился, остатки его войска разбили лагерь за рекой Делавэр, противоположный берег которой надежно охранялся суровыми гессенскими воинами. Не оценив взглядов Хау на аристократичность военного сезона, Вашингтон опасался, что, если Делавэр замерзнет, британский главнокомандующий перебросит войска на юг и переведет через реку всю свою армию.

– Что бы ни делал Хау, – сказал он Джеймсу, – мы должны показать себя, пока солдаты не разбежались.

Боевой дух патриотов отчаянно нуждался в укреплении.