Нью-Йорк

Когда они вышли из ресторана, Горэм увидел на углу прелестный двухколесный прогулочный экипаж и попросил прокатиться. Чарли глянул на мать, она кивнула.

– Почему бы и нет? – сказал Чарли.

Они отлично проехались. Сначала – по Пятой авеню. Мать была в своем репертуаре. Проезжая мимо роскошного универмага «Бергдорф», она пояснила Горэму:

– Здесь стоял особняк Вандербилтов.

Через пару минут, когда они приблизились к фасаду собора Святого Патрика в стиле высокой готики, она печально произнесла:

– Здесь всюду были частные дома, а теперь только церкви и магазины.

Но Чарли осознал, что в действительности они подъезжали к подлинному, духовному центру Мидтауна. И это был не собор при всей его значимости. Нет, духовный центр Манхэттена располагался через улицу, прямо напротив собора.

В его памяти навсегда отпечатались нескончаемые тридцатые и последующие годы, когда при взгляде на Манхэттен первой бросалась в глаза огромная башня Эмпайр-стейт-билдинга, повелевавшая небесами. Великий символ – но чего? Краха. Восемьдесят восемь этажей офисов – недопустимая роскошь. В конечном счете их арендовали, но в годы Депрессии здание называли Эмпти-стейт-билдинг[80]. И впору было решить, что в такое лихое время никто не рискнет строить новые офисные здания.

Но так подумал бы человек, не знакомый как с Нью-Йорком, так и с Рокфеллерами.

Перед самой катастрофой 1929 года Джон Д. Рокфеллер-младший арендовал двадцать акров земли на западной стороне Пятой авеню под строительство офисных зданий в стиле ар-деко и оперного театра. После же катастрофы от театра пришлось отказаться, но это не удержало Рокфеллера от воплощения в жизнь остального. Богатейшая на свете семья в одиночку возвела не одну, а четырнадцать офисных башен с садами на крышах и центральной площадкой, явив миру прекраснейший в городе образец уличной застройки. Чудесный центральный двор служил открытым рестораном летом и небольшим катком – зимой. Однажды в декабре, когда зданию исполнилось без малого десять лет, строительные рабочие установили там рождественское дерево.

Рокфеллеровский центр явился триумфом. Он был велик, красив и шикарен. Его создали ньюйоркцы, не терпевшие слова «нет». Их не согнула даже Депрессия. Вот оно, подумал Чарли. Вот суть Нью-Йорка. Иммигранты прибыли сюда без гроша, но своего добились. Бог свидетель, первый Астор явился почти ни с чем. Такова была традиция, восходившая к просмоленным, суровым капитанам с Восточного побережья и колонистам, потомками которых были он и его сын. Рокфеллер был титаном, как Пирпонт Морган и президент Рузвельт – королями мира, и все как один проникнутые духом Нью-Йорка.

– Это Рокфеллеровский центр, – сказал он сыну. – Его строили во время самой Депрессии, потому что у Рокфеллера были деньги и железные нервы. Правда, красивый?

– Да, – отозвался Горэм.

– Ньюйоркца не сломить, Горэм, потому что он если и упадет, то сразу встает. Не забывай об этом.

– Хорошо, пап, – ответил малыш.

Они прокатились по Шестой авеню и обратно через Центральный парк. И правда, удовольствие – не передать. Но когда они вернулись в исходную точку, Чарли не мог не отметить несокрушимую истину: они прокатились в двухколесном экипаже, словно туристы. Вечером он ведет Горэма на спектакль – отчасти тоже как туриста. А завтра отвезет его обратно на Стейтен-Айленд.

Тут его сын подал голос:

– Пап!

– Что, Горэм?

– Хочу жить здесь, когда вырасту.

– Ну что же, я надеюсь, так и будет.

Мальчонка нахмурился и серьезно посмотрел на отца, как будто его плохо поняли.

– Нет, папа, – тихо возразил он, – я так и сделаю.

Чарли пришел в галерею заранее, но Сара Адлер уже была там.

Галерея Бетти Парсонс находилась на Пятьдесят пятой улице. Она открылась только в 1946 году, но уже прославилась. Отчасти это, несомненно, было заслугой Бетти. Родившаяся в семье «старых денег», она пошла предначертанной стезей, рано и удачно вышла замуж. Но потом взбунтовалась. Уехала в Париж и зажила домом с другой женщиной. В тридцатых годах она перебралась в Голливуд и сдружилась с Гретой Гарбо. Наконец она основала галерею в Нью-Йорке, будучи и сама художницей.

А для любителей современного искусства Нью-Йорк пятидесятых годов был кладезем.

Американские художественные школы существовали и раньше: Школа реки Гудзон в XIX веке, явившая замечательные пейзажи, на которых были запечатлены долина Гудзона, Ниагара и Запад, американские импрессионисты, которые до возвращения на родину часто собирались во Франции в Живерни, где жил и работал Моне. Но как бы они ни были хороши, нельзя сказать, что они произнесли новое слово в живописи. И в самом деле, все современное абстрактное искусство, начиная с кубизма, принадлежало Европе.

До сих пор. И вдруг на подмостки Нью-Йорка вырвалась толпа художников с огромным количеством смелых абстрактных полотен, которые не были похожи ни на что существовавшее прежде. Джексон Поллок, Хедда Штерн, Барнетт Ньюман, Мазервелл, де Кунинг, Ротко – их часто называли «рассерженными». Само направление стало известно как абстрактный экспрессионизм.