Нью-Йорк 2140

Я включил автопилот и отошел к люку в каюту. Проходя мимо нее, я быстрым движением взъерошил ее растрепанные волосы.

– Должны же у кого-то быть идеи, – проговорил я из каюты.

– Я думала, они у тебя, – крикнула она в ответ.

– У меня они были, – сказал я, вернувшись. – Но то, о чем ты говоришь последнее время, мне незнакомо. Поэтому мне и кажется, что это не мое. Скорее что-то в духе Карла Маркса.

– Если бы. – Она фыркнула. – Тут в лучшем случае Кейнс. Но это нормально, мы ведь живем в кейнсианском мире, каким он всегда и был.

Я пожал плечами:

– Он был трейдером, да?

Она рассмеялась:

– Мне кажется, все люди трейдеры.

– Вот в этом я не очень уверен.

Я снял фольгу и открутил проволоку с бутылки – та была очень старомодная и очень французская, – направил ее пробкой в сторону и выстрелил в океан. Налил Шарлотт бо́льшую стеклянную кружку, а прежде чем передать ей, сделал глоток сам.

– Твое здоровье, – проговорила она и чокнулась кружкой о бутылку, которую я все еще держал в руках.

Позже, когда она выпила примерно полкружки, а я вернулся за руль, где стал просто наблюдать за автопилотом, ей снова позвонили.

– Кто это? О-о! Да, спасибо большое. Очень рада вас слышать. Да-да, жду с нетерпением. Сейчас такое интересное время, да… Да, верно. Мы были женаты в молодости, а сейчас мы дружим. Да. Он очень хороший. Да. – Она рассмеялась, будто впав в эйфорию, и я подумал, что ей ударило в голову шампанское, но затем понял, кто это, должно быть, звонил. – Ну, он оказался настолько гениален, что нам пришлось развестись. Да, из них. Это было похоже на ядерный распад. Но это было давно. А сейчас мы общаемся, да. Мне кажется, он мыслит правильно. Да, у нас многочисленная группа в палате, да и в сенате, думаю, тоже. Что? Суд? Разве вы еще не назначили весь состав?

Я расслышал смех в ее телефоне – знакомое хихикающее сопрано.

– Хорошо, буду с нетерпением ждать встречи. Спасибо еще раз за звонок.

Телефон выпал у нее из рук на скамейку, она молча уставилась на побережье Джерси, затем на океан.

– Президент? – спросил я.

– Да.

– Так я и думал. Чего она хотела?

– Поддержки.

– Конечно, но… круто!

Она посмотрела на меня и улыбнулась:

– Это может быть реально интересно.

Позднее похолодало, волны чуть увеличились, и я повернул Буревестника к берегу, планируя заночевать на пристани в бухте Оушен-Сити, где можно было подзарядить батареи, а на рассвете отправиться дальше. Начальник пристани сообщил по радиосвязи, что свободное место у них есть. Поскольку солнце уже садилось за мэрилендский горизонт, я прошел за волнолом и, следуя указаниям начальника пристани, нашел место. Шарлотт привязала к утке один фалинь, я другой, и все было готово. После того как я поставил батареи заряжаться, мы вдвоем вышли в ресторанчик с выходящими на пристань окнами. «Конец шоссе 50». Прекрасный вид. Я мог устроить на борту барбекю, но не хотелось. Здесь было лучше, а мы хотели отдохнуть и побыть вне своего борта.

За ужином мы говорили не только о деньгах и политике, но еще о музыке и о городе. Она родилась и выросла в Линкольн-Тауэрсе, прямо на Гудзоне. А я рассказывал об Оук-парке, штат Иллинойс, мы ели вермишель с морепродуктами и распивали бутылку белого вина. Она не сводила с меня глаз, но я не чувствовал, будто за мной наблюдают или оценивают. Я попытался объяснить, что торговля интересует меня больше как загадка, которую нужно разгадать, или как история, которую нужно собрать по крупицам из массива данных. Я рассказал о своей теории многожанрового экрана, позволяющего увидеть разом весь мировой разум. Коллективный интеллект.

– Как история мира, – сказала она, когда я попытался это описать.

– Да, которую можно наблюдать на экране. История в процессе свершения.

– И которую можно оценить количественно. И делать на нее ставки.

– Да, именно. История, превращенная в игру на деньги.

– Она, наверное, всегда такой была. Но хорошо ли это?

Я пожал плечами:

– Раньше мне казалось, что да. Мне это само по себе нравилось. Но сейчас я думаю, это должно быть нечто большее, чем что-то, на что можно делать ставки. Как этот строительный проект, это скорее, даже не знаю…

– Как вершить историю.

– Может быть. По крайней мере что-то вершить.

– Ты получил, что хотел, когда сходил к Рамиресу?

– Ну, я выкупил его долю. А он не стал сопротивляться. Думаю, потому что его охрана нарушает закон. Я мог бы вовсе сжечь мосты, но не знаю… Он сказал, мы еще увидимся. И я не понимаю, что мне по этому поводу думать.

– Они не уйдут, – проговорила она, глядя на меня с легкой улыбкой.

Я был наивен? Мне еще следовало чему-то учиться? В ее взгляде была нежность? Во всех случаях – да. Я чувствовал смятение. Но этот ее взгляд – он заставил меня улыбнуться, я не мог удержаться. Она смотрела так нежно.