Нью-Йорк – Москва – Любовь

– Никакой пестряди – не надо экспериментов. С твоей внешностью ты можешь выбирать чистые цвета. Не мешай себе быть ослепительной. Платье, в котором ты пела в салоне, – это твой лучший цвет.

Встречая гостей на лужайке у дома, Эстер знала, что выглядит в своем новом темно-бордовом платье ослепительно.

Леди Маунтгэттен оказалась точно такой, как она и предполагала: старой, высохшей, с обвисшей кожей. Складки этой кожи были надушены герленовскими духами, но это так же мало добавляло ей красоты, как бриллианты. Взгляд, которым она окинула Эстер, был в той же мере любезен, в какой равнодушен.

«Ну и черт с ней, – подумала Эстер. – Не знаю, как Бен, а я без ее круга и клана точно обойдусь».

В общем-то, пати мало отличалась от обычных респектабельных мероприятий в этом роде. Как всегда, Бен пригласил актеров – конечно, только звезд первой величины; сегодня пришел даже Чарли Чаплин. Конечно, была русская икра и гаванские сигары – свою многотысячную коллекцию Бен держал в специальном хранилище «Данхилла». Раз в полгода сигары следовало перекладывать, чтобы они не утратили своих выдающихся качеств. Эстер знала об этом потому, что подробности хранения дорогих сигар доставляли Бену неизъяснимое удовольствие, которым он спешил с нею поделиться. Она, разумеется, не сообщала ему, что ей эти подробности абсолютно безразличны.

Конечно, ее попросили спеть, и она спела несколько русских романсов, а потом несколько цыганских. После вежливых аплодисментов – все-таки подобным пати недоставало той сердечности, какая была в маленьком салоне «Леди Астор»! – к Эстер подошел Юл Бриннер.

– У вас хороший голос, – сказал он. – Но лучше вам не петь цыганские романсы.

– Почему?

Эстер удивилась и немножко обиделась. Правда, обижаться на такого мужчину, как Бриннер, было трудновато – от него исходил магнетизм невероятной силы – но до сих пор никто не говорил ей, что в исполнении ею романсов есть изъяны.

– Чтобы петь цыганские песни, надо чувствовать вкус этой крови во рту. Можете мне поверить, в Париже я начинал в цыганском хоре у Алеши Дмитриевича. А ваш голос хорош для мюзикла. Манкость, задор и зерно трагедии. Был бы хорош, – уточнил Юл. – Если бы его правильно поставить. Но это уже поздновато, – безжалостно добавил он. – Впрочем, если приедете в Нью-Йорк, дайте мне знать. Можно попробовать.

Он протянул ей свою визитку.

«Нет, невозможно на него обижаться! – подумала Эстер, глядя, как Бриннер подходит к леди Маунтгэттен. Походка у него была как у тигра, такая же скрытая сила и необъяснимая притягательность. – Он в самом деле великий человек, это сразу чувствуется, хоть и не объяснишь, почему».

Стемнело, в саду зажглись бесчисленные огоньки хорошо устроенного освещения. Они сияли, казалось, из-под каждого листка и цветка, будто под каждым листком и цветком прятались живые светлячки. Эстер знала, что в качестве финального сюрприза приготовлен фейерверк, и ожидала его с нетерпением. Но не потому, что ей нравились огненные дуги и колеса в небе, а потому, что надоело развлекать гостей, уделяя каждому одинаково недолгое и поверхностное внимание. Уж с Юлом Бриннером ей точно хотелось поговорить подольше, чем с леди Маунтгэттен! А он, пока она развлекала эту неприятную старуху, уехал… И Грета Гарбо уехала, не дожидаясь фейерверка, и Ава Гарднер.

Воспользовавшись тем, что гости распределились в несколько компаний и на время исчезла необходимость бдительно следить, чтобы они не заскучали, Эстер прошла в дом. Она хотела набросить что-нибудь на плечи – несмотря на жаркий калифорнийский климат, вечера в конце августа бывали уже прохладными, – а заодно хотя бы пять минут отдохнуть от своих хозяйских обязанностей.

Она шла мимо маленькой нижней гостиной, чтобы подняться к себе на второй этаж, когда услышала за приоткрытой дверью голоса. Один из них принадлежал Бену.

«Он-то что здесь делает? – удивилась Эстер. – А как же наша обожаемая леди?»

На протяжении вечера она ловила на себе недовольные взгляды Бена каждый раз, когда отвлекалась от леди Маунтгэттен. Это действовало на нее так раздражающе, что она даже нарочно оставляла старуху без внимания. И вдруг – Бен отдыхает в доме, покинув леди?

Но, едва подумав это, Эстер поняла, что ошиблась. Бен действительно оставил гостей, но как раз для того, чтобы не оставить свою главную сегодняшнюю гостью.

– Посидим немного здесь, Бенджамен, – услышала Эстер ее скрипучий голос. – Поболтаем в одиночестве. Я вижу, вы устали.

– Я не устал, но с вами посижу с удовольствием, – ответил Бен.

Эстер уже направилась было к лестнице, но следующая фраза, произнесенная леди, заставила ее приостановиться.

– Устали, устали, Бенджамен, дорогой. Извините мне мою бесцеремонность, но ваша подруга могла бы помогать вам сегодня получше.

– Что вы, Каролина, какая с вашей стороны может быть бесцеремонность!

Бен рассмеялся с такой одобрительной беспечностью, что Эстер вздрогнула, будто от удара.

– Почему вы перестали к нам ездить? – спросила леди. – Марджори спрашивала о вас.

– Да? А мне казалось, мое общество оставляет ее равнодушной.