Нью-Йорк – Москва – Любовь

«Если я сегодня не найду, где переночевать, ничего страшного не случится. В Нью-Йорке полно бездомных, и никто не обращает на них внимания. Можно переночевать на скамейке в каком-нибудь сквере, а с жильем придумать что-нибудь завтра».

Нью-Йорк уже наплывал на нее, заглядывал в окна поезда. Он ошеломил Эстер так же, как в первый раз, потому в эти последние минуты перед прибытием ей и пришлось придумывать для себя какие-то успокоительные слова.

Когда она уезжала из особняка в Беверли, ей ничего придумывать не пришлось – ни для себя, ни даже для Бена.

Ночь она проспала как сурок, хотя он, кажется, стучал в дверь ее спальни и о чем-то спрашивал, и тон у него был недовольный. Но до этого ей не было дела. А утром, уже приняв ванну и одевшись в дорогу, она и вовсе была спокойна и даже весела. Но гнев, который поднялся в ее душе вчера вечером, оставался в ней, хотя и под спудом.

– Ты повела себя вчера странно, дарлинг. – Бен тоже был уже одет на выход. В его голосе звучало с трудом сдерживаемое раздражение. – Чтобы не сказать больше! Мне пришлось выдумывать для гостей какие-то глупости про твою внезапную мигрень. Непредсказуемость добавляет женщине перчику, не спорю, но есть обстоятельства, в которых она неуместна. Надеюсь, это случилось с тобой в первый и последний раз.

– Можешь быть в этом уверен, – кивнула Эстер. – И, кстати, можешь порадовать леди Маунтгэттен: твоя вульгарная подруга больше не помешает тебе навещать ее внучку.

– Та-ак… – протянул он. – Твои советские родители не научили тебя, что подслушивать некрасиво?

– Брось, Бен, – поморщилась Эстер. – Красота здесь ни при чем. Ты сам сказал, я делаю правильные выводы из того, что вижу. И из того, что слышу, тоже.

– А тебе не приходило в голову, – прищурившись, произнес он, – что я просто вынужден быть дипломатом? Что я не жажду жениться на Марджори Маунтгэттен, но при этом не хочу потерять расположение ее бабки?

– Я в это не верю, – отчеканила Эстер. – То есть моя вера здесь тоже ни при чем, просто я знаю, что ты врешь. Ты совсем не прочь жениться на внучке леди Маунтгэттен, это как раз то, чего тебе не хватает, чтобы твои миллиарды приобрели настоящую респектабельность. И ты ведешь себя совершенно правильно: вываживаешь ее, как рыбку на крючке. Еще немного, и бабушка с внучкой будут считать за счастье, чтобы ты к ним посватался. А если ты проявил бы поспешность, они еще чего доброго догадались бы, как сильно ты стремишься в их круг и клан. Я, может, и вульгарна, Бен, но уж точно не дура.

– Я и не считал тебя дурой, – задумчиво проговорил он. – Я вообще думаю, что до сих пор недооценивал тебя, дарлинг…

– А ты пообещай мне главную роль в твоем будущем фильме! – расхохоталась Эстер. – Скажи, что тебя посетило внезапное озарение и ты наконец разглядел во мне соперницу Греты Гарбо. Тогда я, конечно, закрою глаза на все глупости, о которых только что говорила, и буду и дальше выводить из твоего организма токсины, а потом…

– И куда ты, можно поинтересоваться, собралась уйти? – перебил ее Бен.

– Вот это тебя уж точно не касается, – отрезала Эстер. – Я могла бы сказать, что признательна тебе за помощь, но думаю, что расплатилась за нее сполна. Поэтому благодарить тебя не буду.

– Что ж. – Он встал, поправил галстук. – Ты всегда была решительна в своем выборе. Правда, я уверен, что сейчас ты в нем ошибаешься, но я ведь не могу вставить свои мозги в твою голову.

– Я и не испытываю такой потребности, – усмехнулась Эстер. – Прощай, Бен.

Она поднялась к себе, чтобы собрать вещи. Окно ее спальни выходило в сад, и она видела, как Бен идет по дорожке к машине, ожидающей у ворот. Он не оглянулся ни разу.

«А разве я хочу, чтобы он оглянулся? – подумала она. – Я хочу только, чтобы все это закончилось поскорее».

Ей хотелось этого до такой степени, что при мысли о том, чтобы подняться к себе в спальню дважды – она увязала вещи в два больших узла и не могла вынести к такси оба сразу, – при одной этой мысли ей становилось противно. Она открыла окно, примерилась и бросила один узел на клумбу. Потом взяла второй и спустилась с ним вниз. Таксист взглянул на нее с опаской.

– Это ваш багаж, мэм? – кивнул он на лежащий посреди клумбы узел.

– Конечно, – подтвердила Эстер, протягивая ему второй. – Положите в машину оба. Мы едем в Лос-Анджелес на вокзал.

Та Америка, которая началась для нее с первого дня – благополучная, располагающая, удобная, блестящая, – закончилась вместе с вереницей утопающих в зелени домов Беверли-Хиллз, и, наверное, закончилась навсегда.

И вот теперь на нее наплывала новая Америка – огромная, подавляющая, как небоскребы Манхэттена. И как она будет жить в этой совсем незнакомой стране?

– Вам плохо, мисс? – услышала она. – Извините, но мне показалось, вы побледнели.