Нью-Йорк

– Сара, если тебе нужно поговорить, то скажи мне. Только не отцу. Понятно?

– Нет, не понятно. Можно я пойду спать?

Мать пожала плечами:

– Со мной ты всегда можешь поговорить.

«Будем надеяться», – подумала Сара. Правда, сейчас она была рада сбежать наверх.

Воскресным утром царили мир и покой. Сара с матерью приготовили мальчикам французские тосты. Отец спустился поиграть на пианино и после нескольких гамм принялся за Шопена. У него прекрасно получалось.

До чего хорошо иметь такой дом! «Чарли будет счастлив в таком окружении», – подумала Сара. Он будет рад почитать воскресную газету под игру отца на пианино. С его умом и взглядами перемена не будет тяжкой.

Открыться матери или нет? Может быть, после завтрака, с глазу на глаз? Она сомневалась.

Мальчики еще не закончили есть, когда позвонили в дверь. Мать хлопотала у плиты, а этих было не оторвать от еды, и Сара пошла открывать. На миг она испытала дурацкую надежду, что это Чарли, хотя прекрасно знала, что он гуляет с сыном.

Она отворила дверь.

На пороге стояли двое. Светловолосая, совершенно незнакомая женщина за пятьдесят и плотный мужчина в черном пальто и шляпе-хомбург. Она уставилась на них.

– Извините, что в такую рань, – произнесла женщина с британским акцентом. Ей было не по себе.

Вмешался мужчина:

– Может быть, впустишь своего дядюшку Германа?

Они стояли в кухне. Отец все играл внизу, не зная об их присутствии.

– Я же говорил, что он отлично играет, – сказал дядя Герман жене.

– Ты не должен был приходить, – вмешалась мать Сары. – Надо было написать. Или хотя бы позвонить!

– Я ему говорила… – подала было голос жена дяди Германа, но на нее не обратили внимания.

– Чтобы мне велели держаться подальше? – отозвался дядя Герман. – Итак, я здесь. – Он посмотрел на Майкла. – Тебя я помню. – Перевел взгляд на Натана. – Тебя не знаю. Я твой дядя Герман.

Эстер Адлер посмотрела на его жену и обратилась к деверю:

– Я не хочу говорить о случившемся.

– Она знает! – пророкотал он. – Она все знает. – Он повернулся к жене. – А я говорил! Когда я на тебе женился, по мне справили шиву, потому что ты не еврейка. Я для них мертв. Понимаешь? Они обошлись со мной как с покойником. Созвали друзей и принялись оплакивать и впредь уже больше обо мне не заговаривали. Вот как бывает в наших семьях! Мы очень особенные!

– В жизни не слышала ничего подобного, – виновато сказала его жена. – Я не знала.

– Не волнуйся, – ответил дядя Герман. – Это я мертвый, а ты жива.

– Уходи, Герман, – сказала миссис Адлер. – Я передам ему, что ты приходил. Может быть, он с тобой свидится. Не знаю.

– Это глупо, – возразил дядя Герман.

Сара ничего не сказала. Она выскользнула из кухни.

Отец даже не услышал, как она вошла в приемную, где он играл, но улыбнулся, когда увидел. Он был такой довольный, что ее захлестнула любовь. Она остановилась подле него.

– Папа, – мягко произнесла она, – у нас событие. Мне нужно кое-что сообщить.

Он перестал играть:

– В чем дело, Сара?

– Приготовься к потрясению.

Он наполовину развернулся к ней. На лице написалась тревога.

– Все в порядке. Никого не обидели, никто не заболел. – Сара набрала в грудь воздуха. – Пришел дядя Герман. С женой. – Она сделала паузу. – Жена очень милая. Дядя Герман ее не слушает, – улыбнулась она. – Он точно такой, как я помню. Но мама их гонит. Ты тоже этого хочешь?

Отец долго молчал.

– Значит, здесь Герман? – наконец произнес он.

– Да. Только что пришел. Стоит на пороге.

– С той женщиной, на которой женился? Он является без предупреждения и приводит в мой дом эту женщину?

– Он хочет тебя видеть. По-моему, пришел мириться. Может быть, попросит прощения. – Сара замялась и осторожно добавила: – Много воды утекло.

– Много. Я совершаю преступление. Жду несколько лет. Что, преступления не станет? Оно превратится в доброе дело?

– Нет, папа. Но может быть, если ты с ним поговоришь…

Отец подался вперед, вперившись взглядом в клавиши слоновой кости. Покачал головой. Затем принялся раскачиваться на стуле.

– Я не могу с ним встретиться, – тихо сказал он.

– Может быть, если…

– Ты не понимаешь. Я не могу его видеть. Мне не вынести…

И Сара вдруг поняла. Отец не гневался – ему было мучительно больно.

– С этого всегда начинается, – произнес он. – Всегда одно и то же. Немецкие евреи считали себя немцами и вступали в смешанные браки. Но потом их убивали даже за бабку… или прабабку-еврейку. Ты думаешь, что с евреями когда-нибудь примирятся? Это иллюзия.

– Но там был Гитлер…

– А до него – поляки, русские, испанская инквизиция… Евреев, Сара, принимали многие страны и в итоге всегда ополчались на них. Евреи выживут, только если будут сильны. Так учит история. – Он поднял на нее взгляд. – Нам заповедано хранить нашу веру, Сара. Поэтому позволь тебе сказать, что всякий раз, когда еврей вступает в смешанный брак, мы слабеем. Женился вот так – и через два, через три поколения семья уже не еврейская. Может быть, так будет безопаснее, а может быть, и нет. Но в конце концов мы так или иначе утратим все, что имеем.

– Ты так думаешь?