Нью-йоркский обход

Иван не прибегал к советам вудуистских жрецов, всецело полагаясь на западную медицину, но против его болезни у медицины было не больше действенных средств, чем у жрицы мамбо. На третьей неделе лечения у него появился узел Вирхова – метастаз в области ключицы. «Как сообщать пациенту плохие новости?» Так называется лекция, которую из года в год читают студентам-медикам, одна из самых бесполезных лекций на свете. Этот узел означает, что болезнь неизлечима; что химия и радиотерапия не работают (но закончить курс все-таки надо). Говори как есть… Иван заплакал, я подошел к нему, обнял. Он положил голову мне на плечо. Когда человек болеет, его тело избавляется от лишнего веса, как судно от балласта, а под конец меняется и тембр голоса. Голос мужчины может сделаться высоким, как у ребенка. Готовясь к смерти, тело и голос как бы впадают в детство – становятся легкими, беззащитными.

Я дал Ивану свой номер мобильного телефона, и всякий раз, когда он звонил, его тонкий, почти детский голос вынимал мне душу. «Allo? Monsieur le Docteur? C’est moi, Yvon…» Он был крайне деликатен, старался звонить только в случае необходимости («Excusez-moi de vous déranger…»), но, задав свой срочный вопрос по медицинской части, не спешил вешать трубку. От нашего радиотехника Анеля я узнал, что Иван снимает комнату в подвале какой-то церкви и целыми днями сидит в этой комнате в ожидании следующего сеанса радиотерапии.

– Ты хочешь сказать, что у него совсем никого здесь нет?

– Никого, док. У него там даже телевизора нет. Ни телевизора нет, ни машины. Пользуется общественным транспортом, да и то по минимуму. Из дому почти не выходит. Только чтобы сюда прийти… Экономит.

– На проезде в автобусе?

– Ну да. У него же денег почти не осталось, а в Порт-о-Пренсе жена и сын маленький. Им там, наверное, скоро вообще жить будет не на что. Вот он и сидит целыми днями у себя в подвале, страдает, думает, как они там и что будет дальше.

– Слушай, Анель, не сочти за бестактность, но, может, ты бы его куда-нибудь сводил или даже к себе пригласил? Вы же с ним земляки, говорите на одном языке. И живете в одном районе.

– Да я и сам об этом думал. Но, если честно, я боюсь с ним сближаться, не могу. Я же знаю, чем у него все кончится. А у меня, док, у самого сейчас дома такое творится… Ну, ты в курсе.

Я в курсе и могу понять: у Анеля – черная полоса. Вся его душевная энергия уходит на семейные невзгоды. Последние полгода он то и дело обращается ко мне за советом. Сперва свояченица в Майами заболела «женскими делами» (когда ее наконец уговорили обратиться к врачу, выяснилось, что «женские дела» – это неоперабельный рак матки). Потом у его младшего брата, 34-летнего Брэнди, нашли нейроэндокринную опухоль поджелудочной железы. Я направил его к одному из своих коллег, специалисту по этому типу заболеваний, но там все сразу пошло вкривь и вкось. После первого же вливания химии Брэнди госпитализировали с подозрением на сепсис, затем обнаружилось, что у него отказали почки и нужен срочный диализ, а еще через два дня Анель сообщил мне, что его брата больше нет. «Я знаю, ты тут ни при чем, док, ты пытался помочь. И на коллегу твоего зла не держу, можешь ему передать…» Никто не виноват, но хочется кого-то винить. Себя – в первую очередь. Брэнди умер накануне Рождества. На излете праздничной недели подвыпивший Анель позвонил мне, чтобы сказать: праздники невыносимы, его мать общается с мертвым Брэнди через вудуистского медиума, «посадила» Брэнди вместе со всеми за стол, следит, чтобы его не обнесли угощением. Анель накричал на нее и ушел из дома. «Тяжело, док, тяжело. А тут еще этот Иван… Что делать с чужими, когда и на своих-то не остается жалости? Ладно, командуй. Чем я могу помочь?»