Нью-Йоркское Время

В кармане Алексей нащупал ключи. Вдруг остановился. На дороге, напротив его дома зажглись фары машины. Завелся мотор, бахнуло из выхлопной трубы. Машина рванула с места и умчалась.

Алексей смотрел ей вслед – задние фары быстро уменьшились до размеров двух точек и свернули на повороте. Он разжал кулак с ключами, нахмурился. Ерунда, показалось. Мало ли машин останавливается на этой пустынной улочке. 

                                      ххх

Светло-бежевый и совершенно великолепный «олдсмобиль» – со стертым протектором колес и разбитым зеркалом заднего вида – стоял у бровки, на глухой, безлюдной улочке, и фары его были погашены. На заднем сиденье валялись инструменты, банки с краской и пакеты со шпаклевкой. Ровно десять минут назад двигатель был заглушен, печка выключена, и поскольку дверцы прилегали неплотно, морозный ветер быстро выдувал из салона теплый воздух.

– Мне баптисты предложили сделать визу на ПМЖ. Бесплатно. Нужно только ходить к ним на собрания и раздавать на улицах какие-то книжечки, – говорил Юра. 

Он сидел справа от водителя, засунув по привычке руки в карманы кожаной куртки, застегнутой на молнию. Черная лыжная шапочка, натянутая почти до самых бровей, плотно облегала идеально круглую голову Юры. Глаза его смотрели вдаль, сквозь лобовое стекло.   

– Так в чем же дело? Делай визу у баптистов, – сказал Михаил. 

– Не-а, у баптистов нельзя. Грех.  

– А ты, гляжу, – ортодокс.

– У меня дед был священником. Его в тридцать седьмом репрессировали, сослали в Сибирь. Там и погиб.

– Мой дед тоже погиб в сталинском лагере…   

Щелкнула зажигалка. Огонек на миг осветил два лица: Юрино – сосредоточенное, Михаила – недовольное. Еще бы! – второй вечер они торчат на этом отшибе, ждут какого-то клиента, Юриного друга, с которым якобы нужно поговорить. И почему-то – обязательно в машине.   

– Еще пятнадцать минут – и я покатил, – Михаил раздраженно бросил зажигалку на панель.

– Мишаня, не нервничай. Завтра – пятница, в той квартире работы осталось на два часа... А здорово мы тогда с тобой в баньке попарились. Мне та шлюха такой классный массаж сделала, кх-кх...

Лобовое стекло мутнело и покрывалось каплями дождя. Слева вдоль улицы тянулась высокая ограда, за которой темнели надгробные плиты.  

Михаил крепко затянулся:

– Эх, хорошо жить возле кладбища. Знаешь почему? Полно места для парковки. Уверен, что копы здесь редко появляются, потому что здесь некого штрафовать. То ли дело – возле моего дома. Крутятся с утра до ночи и лепят штрафы почем зря. А где же прикажете парковаться? На крыше, что ли? Ладно, уже поздно. Поехали отсюда.    

Он завел мотор. Нажал кнопку, и две черные резиновые щетки запрыгали перед глазами с неприятным вжиканьем.

Лобовое стекло стало исключительно чистым, и хорошо было видно, как в конце улицы появилась фигура какого-то молодого мужчины. Михаил прищурился. Что-то невыразимо знакомое почудилось ему в этом мужчине…  

Вдруг раздался громкий щелчок – это щелкнул снятый предохранитель пистолета в Юриных пальцах. Скрипнула дверца, куда-то юркнула, провалилась широкая Юрина спина. Через открытую дверцу в салон автомобиля ворвался ветер. 

«Хорошо, что надел туфли, а не ботинки. Хотя туфли промокают. Боже, о чем я думаю?!» Алексей рванулся было назад, к подземке, но вмиг вспомнил, что до остановки – целых три безлюдных квартала. Он отшвырнул в сторону сумку и ринулся вперед. Перебежав дорогу, оглянулся. Коренастый парень мчался за ним по тротуару волчьей побежкой, сжимая что-то черное в поднятой руке.  

– Стой, сука! 

Впереди над пустой дорогой загорелся «красным» длинный ряд светофоров. Алексей помчался вдоль высокой ограды кладбища. Быстрей. Не оглядываться. Вон щит с расписанием, за ним – калитка. Он подбежал к калитке, рванул. Заперта!

Прогремел выстрел. Разорвал ночную тишину и долго таял в сыром зимнем воздухе.

Ухватившись за холодные скользкие прутья ограды, Алексей занес ногу и упер в замок. Нога соскользнула, что-то хрустнуло, кажется, рукав. Он вцепился снова, подтянулся. Наконец перелез.   

– Стой, пидор! 

Но крик раздался по ту – по ту! – сторону ограды. Алексей побежал между рядами могил. Где-то вдали – или ему почудилось? – грохотала железная калитка. Но его дыхание, слишком громкое и частое, мешало слышать. Позади оставались плиты с высеченными на них ликами. Русские евреи. «Значит, американские евреи разрешили им высекать на плитах изображения умерших родных», – мелькнула ненужная мысль.

Алексей свернул возле одной могилы, нырнул в глубину, черную и тесную. Падал еще не раз, натыкался на какие-то провисшие цепи, больно ударялся о каменные столбики. Миновав еще один дремучий участок, замедлил бег. Впервые оглянулся. Огромные плиты и кубки. Своды склепов. Алексей подошел к надгробному камню, достаточно широкому и высокому, чтобы за ним спрятаться. Долго стоял прислушиваясь. Боялся дышать. Случайно шевельнул ногой, и тишайший хруст гальки показался ему громовым.

Кажется, обошлось. Слава богу! Он поправил шарф. Только сейчас почувствовал боль в указательном пальце. Наверное, вывихнул.