Константин Алексеев, известный промышленник и актёр-любитель, приезжает в губернский город Х. Здесь умерла старая гадалка Заикина, которая ни с того ни с сего завещала Алексееву свою квартиру. В день приезда также происходит загадочное ограбление банка: убит кассир, убийца скрылся. На квартире Алексеева уже ждут, и с этой минуты ни одна мелочь, ни один нюанс не окажется случайностью, пустым совпадением.Ах да, еще один пустяк: на дворе подходит к концу XIX век.Новый роман Г. Л. Олди историчен и фантастичен одновременно, насквозь пронизан реалиями времени и вечными проблемами. Маски прирастают к лицам, люди, события, вещи — всё выстраивается в единую мизансцену, и если хорошенько аплодировать после того, как дали занавес — актёры, может быть, выйдут на поклон.
Генри Лайон , Генри Лайон Олди
Исторический детектив / Историческая проза / Самиздат, сетевая литература / Детективная фантастика / Попаданцы18+НЮАНСЕРЫ
.
...
Подробности — главное, подробности — Бог.
И. В. Гёте
Дьявол прячется в мелочах.
Поговорка
.
...
Действующие лица
(живые и усопшие)
Заикина Елизавета Петровна
, гадалка, в прошлом актриса.Лаврик Иосиф Кондратьевич
, её правнук, служащий банка.Лелюк Неонила Прокофьевна
, вдова, приживалка.Лелюк Анна Ивановна
, её дочь.Алексеев Константин Сергеевич
, фабрикант, актёр-любитель.Алексеев Георгий Сергеевич
, его младший брат.Суходольский Михаил Хрисанфович
, он же Миша Клёст, грабитель и убийца.Ваграмян Ашот Каренович
, сапожник.Кантор Лейба Берлович
, без определенного рода занятий.Радченко Любовь Павловна
, костюмерша в театре.Воры и бандиты
: Костя Филин, Ёкарь, Гамаюн, Лютый.Янсон Александр Рафаилович
, нотариус.Граф Капнист
, предводитель губернского дворянства.Никифоровна
, старуха.Никифор
, могильщик.Вознесенская Ольга
, вдова.Никита
, её сын.Черкасский Семён
, извозчик.Попутчики, городовые, мещане, водяные, карлы, носильщики, дворники, общительные мертвецы, ямщики, преступный элемент, портье, кассиры, фавны, официанты, пьяницы, феи, купеческие дочери, призраки, театральные деятели, фельдшеры, обитатели воспоминаний и др.
ПРОЛОГ
— Да ты что, матушка! Не умирай!
— Благодетельница!
— Живи сто лет!
— Цыц, кликуши! — рассердилась Заикина. — Не сегодня помру, небось. Чего раскудахтались? А как придёт срок, так кричи, не кричи, ничего не изменится. Живи сто ле-е-ет!
Она так ловко передразнила приживалок, что те рты пораскрывали. С недавних пор Заикина актёрствовала мало — и в театре, куда её, случалось, звали на роли комических старух, и дома, в охотку, под бодрое настроение, которое приходило к Елизавете Петровне всё реже и реже. Приживалки уже и не помнили, когда такое случалось в последний раз.
— И сколько мне по-вашему, куриному, до ста осталось? Три завтрака да пять обедов?!
— Матушка!
— Что ж ты себя заживо хоронишь?
— Хоронить не хороню, — рассудительно произнесла Заикина, беря третий кусочек колотого сахару и обмакивая его в крепчайший, кирпичного цвета чай. «Родилась сладкоежкой, — говаривала она любопытствующим, — сладкоежкой и к богу на поклон отправлюсь». — А подготовиться к этому делу каждому на пользу. Одни деньги копят, чтобы родственников в расходы не вводить. Другие грехи замаливают, обеляют душу перед кончиной. Храмам жертвуют, нищих привечают. Вот и я готовлюсь, как умею. Оську только жалко, пропадёт без меня. Оську жалко, Осеньку…
Приживалки как по команде вытянули шеи. Заикина расположилась за столом вольготно, по-хозяйски, приживалки сели напротив, плечом к плечу, вжавшись друг в друга, на краешках стульев. Стол без труда принял бы еще человек десять, вздумай те почаёвничать на сон грядущий, но казалось, что приживалок из милосердия пустили в большую шумную компанию, выделив на двоих места с полмизинчика.
— Осеньку? — изумилась старшая.
Шмыгнула носом, выпучила глаза:
— Да чего же его жалеть, Иосифа Кондратьевича? Мужчина молодой, видный, в банке кассиром служит. Чай, ни в какой каше не пропадёт, ни в пшённой, ни в гречневой. Не с чего ему пропадать. Вот женится, возьмёт за себя девку красивую, с приданым. Детишек настрогает, пойдут у вас праправнуки…
— Не доживу, — отрезала Заикина.
Высокая, статная, сильно располневшая после шестидесяти, она носила свой вес, как и годы, легко, с горделивой осанкой царицы. После шестидесяти? Боже, как давно это было! Уже и не вспомнить…
— Матушка! Живи!
— Пей чай и помалкивай! — укоротила Заикина старшую приживалку. Младшая и без того молчала, прикусив нижнюю губу. — Не твоего ума дело! Если говорю, что Осеньку жалко, значит, цыц! Молчи и жалей, поняла?
Приживалки мелко закивали.
— Чай, — угодливо согласилась старшая. — Пьем и помалкиваем, матушка.
— Осеньку ей жалко! — Заикина всё не могла успокоиться. — Мне, что ли, не жалко?
Она уже и забыла, что жалко правнука было ей, а вовсе не приживалке. Приживалка, напротив, утверждала, что Иосифа Кондратьевича жалеть не с чего, но кого это сейчас интересовало?