Он брёл по ночному городу, увязая в каше раскисшего снега. Выйдя из Коммерческого клуба на Рымарскую, зачем-то свернул направо, к Мордвиновскому переулку, ведущему вниз, на Клочки. Мальчиком Алексеев никак не мог взять в толк, из каких глубин речи взялось название улицы, пока ему не объяснили, что в старину здесь жили лымари – кожевенники, изготавливающие ремни и конскую сбрую. Слово ему понравилось, он даже некоторое время дразнил младшего брата лымарем; потом забыл, перестал.
За Урюпинской усадьбой – одноэтажным зданием, выстроенным сто лет назад городским головой, купцом 3-й гильдии Урюпиным – он сообразил, что идёт не в ту сторону. Может быть, потому что здесь горел единственный фонарь на облупленном, валящемся набок, как подгулявший забулдыга, столбе; может, ещё по какой причине.
Встал, поклонился купеческой тени:
– Спасибо, Егор Егорович! Вразумили, направили...
«Руководствоваться в своей деятельности, – важно откликнулась тень, – следует исключительно законами...»
– Вот-вот! Эх, Егор Егорович, знать бы их ещё, эти законы...
Пошёл в другую сторону.
Это всё было важно, исключительно важно.
Лымари с их сбруей. Тусклый фонарь. Грязь под ногами. Лужи. Покосившийся столб. Усадьба. Афишная тумба возле клуба. Зачёркнутый Шаляпин. Собака на другой стороне улицы. Подробности – Бог. Дьявол прячется в мелочах. Сад по левую руку. Скрип деревьев в саду. Каштаны? Липы? В чём Бог? В чём дьявол?!
Тёплый мир, сказала Радченко. Холодный мир.
Женская гимназия, 1-я Мариинская. Напротив – зады драматического театра, где когда-то шагу не делали, не испросив совета у Елизаветы Заикиной, мстительной старухи. За спиной – оперный театр. Театры сегодня преследовали Алексеева. Проклятье! Они преследовали его всю жизнь. Прежде чем свернуть в Таракановский переулок, он глянул наискосок, во тьму, в сторону Николаевской площади – туда, где скрытый домами, спал беспокойным сном ограбленный Волжско-Камский банк. Там убили кассира Лаврика, неудачливого Иосифа Кондратьевича, правнука Заикиной. Тоже театр, если вдуматься, только кукольный. Сцена, где судьба повела в пляс своих первых марионеток: жертву и убийцу. А мимо в санях ехала третья кукла, судача с извозчиком.
– Весь мир театр! – шутовски выкрикнул Алексеев.
Ему не ответили. Только собака залаяла.