Нюансеры

Ему показалось, что осколки упали не просто так, что они разорвали в клочья гигантского паука, но это, вне сомнений, были последствия шока. Пауки? В марте? В губернском городе Х?!

Чепуха.

«Что же вы испугались? – услышал он спокойный голос матери. – Я же сказала, что всё будет хорошо!»

Алексеев поднял лицо к небу:

– Не верю!

Он лгал. Он верил.

________________________________________________________

[1] Главный герои пьес «Гамлет», «Горе от ума» и «Разбойники».

[2]Тёплый мир? Вы не должны падать... (нем.).

[3]Не все знают немецкий! (армян.).

[4] «Принципы коммунизма» (нем).

Глава тринадцатая. «ДО СТА ДВАДЦАТИ?»

1

«Холодно-горячо»

– Доброе утро, Ашот Каренович!

– Утро? Добрый день, Константин Сергеевич! Ну вы и горазды спать... Полдень на дворе!

– Полдень? А я и на часы не посмотрел. Извините, не хотел отрывать вас от работы. Лев Борисович сказал... в смысле, Лейба Берлович... Слушайте, как мне к нему обращаться? Так, чтобы он не обиделся?

– Лёва? Он не обидчивый. Как хотите, так и обращайтесь, хоть Левон Бедросович.

В мастерской было прибрано. В мастерской было светло. Незапертая с вечера дверь такой и осталась. Сапожник Ваграмян сидел за железным верстаком, прихлебывая из оловянной кружки, и играл сам с собой в шахматы. Был сапожник свеж, бодр, хотя и чувствовалась в его осанке некая усталость – единственное, что напоминало о безумной ночи, канувшей в небытие. Сказать по правде, Алексеев уже и сам не верил – «Не верю!» – что весь вчерашний кавардак случился с ним, а не с каким-нибудь героем пьесы Гауптмана или Метерлинка.

А ещё он не верил, что заглянул в мастерскую. Проснувшись, дал себе зарок не лезть к нюансерам с со своей настырностью, хранить, что называется, лицо, и вот на тебе! – сохранил аж до второго этажа.

– Спасибо, понял. Ну, я пойду?

– Куда же вы пойдёте, раз пришли? Гость – роза для хозяина! Заходите, я вас чаем напою.

– Лев Борисович просил...

– Пролетариат добывает средства к жизни путём продажи своего труда? – смех Ваграмяна был на редкость заразителен. Рассмеётся в толпе, бац, в городе эпидемия. – Так ведь сегодня воскресенье, Константин Сергеевич! Сегодня пролетариат не добывает. Сегодня пролетариат радуется жизни.

– Господи боже ты мой! Совсем из головы вылетело...

– Я уже и на утреннюю службу сбегал. Тут недалеко, в Инструментальном, в момент обернулся. Садитесь, не стесняйтесь. Самовара не обещаю, а чайник поставим. Может, коньячку?

– С утра? В смысле, с полудня?

– Воскресенье, почему нет? Отличный коньяк, мне родственник прислал, из Далмы.

– Спасибо, лучше чай.

– Чай так чай...

Сапожник занялся примусом. Зажёг, наполнил медный чайник водой из пятилитровой баклаги, поставил на огонь. Выплеснул спитую заварку из другого чайничка – пузатого гнома, рождённого из тёмной глины. Насыпал свежего чаю, открыв для дорогого гостя непочатую жестяную банку «Высоцкого», как называли товар знаменитого чайного короля.

Дожидаясь, пока вода закипит, Алексеев прошёл в мастерскую, встал у верстака. Игра, которую он вначале, со слабым своим зрением, принял за шахматы, оказалась незнакомой, хотя и похожей с виду. На деревянной основе, раскладной, как игральная доска, крепилась непростая конструкция – медная, как и чайник – с массой мелких отверстий, вроде дорожных шахмат, а также лесом штырьков разной высоты и «виселиц» с креплениями на перекладинках. У части штырьков имелись подвижные сочленения, как у лапок насекомого. Всё это предназначалось для крошечной мебели, предметов домашнего обихода, посуды, одежды и ещё чёрт знает чего, вставленного в дырочки, насаженного на штырьки, развешанного на крючках. Вместе этот бедлам, при виде которого девочка лет пяти пришла бы в восторг, складывался в обстановку жилой комнаты.

Посреди комнаты на махоньком диванчике и сидела она, девочка лет пяти – куколка в платьице.

– Что это? – спросил Алексеев.

– «Холодно-горячо». Игра такая.

– А как в неё играют?

– Вот сейчас и сыграем с вами партию.

– Я не умею.

– Умеете, должны уметь. Смотрите...

Сапожник взял руку Алексеева, заставил тронуть пальцами фигурку девочки:

– Как? Если на ощупь?

– Никак.

– Холодно? Горячо?

– Комнатной температуры.

– Ваш ход. Вы играете за холод. Не против?

– Не против. Но я не знаю, что делать!

– Передвиньте любой предмет. Но так, чтобы девочке стало холодно!

Понимая, что любые вопросы только усугубят атмосферу неловкости, Алексеев пригляделся к доске. Девочке, значит, должно стать холодно? Он не понимал, как можно изменить температуру фигурки, и стал представлять, что бы он сделал, если бы доска была сценой, а девочку следовало вывести из круга внимания зрителей. Диванчик, похоже, трогать нельзя. Это было бы проще всего – вынести диванчик к левому борту... Нет, нельзя. Платяной шкаф? Если открыть дверцы, центр мизансцены сместится вот сюда, к зеркальному трельяжику.

Стараясь ничего не поломать, Алексеев открыл дверцы шкафчика.

– Браво, Константин Сергеевич! – Ашот захлопал в ладоши.

Потянулся, тронул куколку:

– Редкий случай. Вот так, с первого раза, то есть с первого хода... А мы так!